Сердце из стекла. Откровения солистки Blondie - читать онлайн книгу. Автор: Дебби Харри cтр.№ 20

В клубе был бар, музыкальный автомат, бильярдный стол, телефонный автомат и большая полка, заставленная книгами, в основном поэзией битников, которой увлекался Хилли. Позади длинной барной стойки находилось несколько столов, стульев и маленькая низкая сцена. Ярусы сцены располагались таким образом, что вокалист стоял впереди и внизу, остальная группа – в середине, а барабанщик сидел на верхушке на крошечной платформе. Мы играли в CBGB каждую неделю семь месяцев подряд. Денег мы не получали – нам платили пивом. Хорошо, если за вход брали по два доллара. Но Хилли был добряк и частенько пускал людей бесплатно. Позднее, когда за входом начала следить Роберта Бэйли, организация стала чуть более профессиональной.

В числе слушателей были в основном наши друзья, другие группы, местные люди искусства и неформалы. Например, заглядывали Томата дю Пленти, Горилла Роуз, Файетт Хаузер. Позднее присоединился и Артуро Вега. Он всегда носил мексиканскую маску рестлера, и довольно долго никто не знал, кто это. Артуро был художником, его мастерская находилась за углом. Позднее он стал арт-директором Ramones, дизайнером их логотипа, продавцом футболок и осветителем. Ди Ди и Джоуи Рамон работали в его мастерской. Тогда это был более непосредственный, маленький, узкий, частный мирок. Это было время прочувствованного опыта – никаких спецэффектов, только сырая, грубая жизнь без прикрас. Никаких извращенных трафаретных селфи, выставленных напоказ в интернете. Никаких телефонозависимых, подменяющих бесконечными текстовыми сообщениями прямой, личный разговор. Никакой назойливой прессы, пытающейся заснять на фото и видео каждое твое движение или неверный шаг…

Одной из моих любимиц на той сцене была Аня Филипс. Это была потрясающая женщина, наполовину китаянка, наполовину англичанка, красивая и всегда вызывающе одетая. Разносторонняя и обладающая множеством талантов, Аня могла после строгого делового совещания пойти работать стриптизершей на Таймс-сквер. Однажды она взяла меня с собой и сказала: «Просто посиди вместе со зрителями», и я смотрела на ее танец. Аня была очень дерзкая, что вполне типично для властной женщины, и с огромным творческим потенциалом. Она начала встречаться с Джеймсом Ченсом – или Джеймсом Уайтом ^[37] – и была менеджером его группы The Contortions. Аня жила в одной квартире с Сильвией Моралес, которая одно время была замужем за Лу Ридом. Поскольку в то время на сцене было не так много девушек, мы все друг друга знали.

Игги Поп как-то раз назвал меня «Барбареллой на скорости». Барбарелла – это персонаж комикса, девушка из будущего, где люди больше не вступают в половые отношения, девственница, которая получает задание спасти планету и параллельно познает радости секса. Режиссер одноименного фильма, Роже Вадим, как и мы, был большим поклонником комиксов. В конце концов, название нашей группы тоже отсылало к мультяшному персонажу. И на сцене я входила в его роль. Но на самом деле предтечей моей героини была Мэрилин Монро. С первого же взгляда она показалась мне невероятной. На черно-белом экране ее кожа и платиновые волосы так и сияли. Мне нравился ее образ. В пятидесятые, в пору моего детства, Мэрилин была на пике популярности, но двойные стандарты никто не отменял. Ее амплуа сексапильной красотки вело к тому, что многие женщины среднего класса относились к ней с презрением и считали шлюхой. А когда машина маркетинга начала преподносить Мэрилин как секс-бомбу, ее не восприняли как комедийную актрису и не отдали должное ее таланту.

Разумеется, я никогда не воспринимала ее в таком упрощенном ключе. Я чувствовала, что Мэрилин просто играет этого персонажа, хрестоматийную тупую блондинку с голосом маленькой девочки и телом взрослой женщины, а за ее игрой скрывается незаурядный ум. Мой образ в Blondie в чем-то был визуальным посвящением Мэрилин, а еще намекал на старые добрые двойные стандарты.

Созданная мной блондинка была в своем роде андрогинной. Гораздо позже я пришла к выводу, что изображала некое трансгендерное создание. Даже когда я пела песни, написанные с позиции мужчины, – например, Maria, в которой ученик католической школы сохнет по недосягаемой девственнице, – мне приходилось быть до определенной степени гендерно нейтральной. Казалось, что это я хочу Марию. Многие дрэг-квин, с которыми я дружу, говорят: «О, ты точно была бы дрэг-квин». Им не составило труда меня раскусить. На самом деле в случае с Мэрилин все обстояло точно так же. Она играла женщину такой, какой ее представляют мужчины.

Рок в середине семидесятых, как я уже говорила, был мужской сферой. Патти одевалась в мужском стиле. Хотя в глубине души мне кажется, что мы исходили из одной предпосылки, у меня был свой подход. Можно сказать, что во многих отношениях он был изощреннее. Быть артистичной дерзкой женщиной, дрэг-девушкой, а не парнем, то есть действовать против правил. Я выбрала образ очень женственный – в окружении суровых мачо, заправлявших рок-сценой. В песнях я говорила о том, о чем в те времена женщины со сцены обычно петь не решались. Я не подчинялась, не умоляла его вернуться, я пинала его под зад, вышвыривала и заодно давала пинок и себе. Моим персонажем в Blondie была надувная кукла, но с темной, провокационной, агрессивной стороной. Я играла, да, но при этом для меня все было очень серьезно.

Не сказать, чтобы поначалу в CBGB царила жесткая конкуренция, но было несколько лагерей: «люди искусства / интеллекта» и «люди поп- / рок-культуры». Мы, конечно, были ближе к поп-направлению, в котором нам нравились мелодии и песни.

1996. Привет, Джоуи

В то же время темы наших песен были бунтарскими. Мы чувствовали себя бродягами и уличными актерами, авангардистами. Добавьте к этому ауру самодельного уличного рока, характерную для Нью-Йорка, и вы получите панк.

Тогда еще никто не называл себя панком. Никто в CBGB не носил футболки с надписью «панк». Но я была панком. Я и сейчас панк.

Потом появился журнал Punk, его начали выпускать в 1975 году Джон Холмстром и Легс Макнил. Они запустили отличную пиар-кампанию, придумав флаеры, на которых просто значилось: «Грядет панк». Они распространяли их везде где только можно. Все спрашивали: «Что это значит? Что такое панк и что грядет?» Они подняли шумиху, хотя тогда это понятие еще не было в ходу. А потом стал выходить журнал, который оказался просто великолепным: ехидный, непочтительный и мрачный. Мы его обожали. Они взяли слово, сделали из него бренд – и выпустили на андеграундную сцену. Еще довольно долго не существовало конкретного звучания, к которому можно было привязать определение «панк», – поначалу это было смешение множества стилей. Но, на мой взгляд, общей нитью, связывавшей все воедино, было подчеркивание противоречий лицемерного общества, слабостей человеческой природы и того, насколько все это забавно. Такая своеобразная большая дадаистская оплеуха. Почти все писали сатирические песни по разным поводам.

В Нью-Йорке у панк-сцены тоже не было какого-то конкретного имиджа. На заре Blondie все парни носили длинные волосы. У Криса они были очень длинными, темными, глаза он подводил черным. Клем, брюнет с волнистыми прядями, носил черную кожаную куртку, джинсы и высокие кроссовки. Когда мы сблизились, оказалось, что он фанат Grateful Dead. Рок был его страстью. В его доме в Бейонне все комнаты были завалены музыкальными журналами вроде NME, Crawdaddy, Creem, Teen Beat, Rave, Let It Rock, Rock Scene, Rolling Stone, Jamming, One Two Testing, Dark Star, Bucketfull of Brains. Чудо, что там не случилось пожара. Что касается моего образа панк-бомбы, то он родился под влиянием старых кинозвезд, но развился потому, что я покупала вещи в секонд-хендах или подбирала выброшенную одежду – а потом примеряла и придумывала сочетания. Знаменитое короткое платье в черно-белую полоску, в котором Крис меня заснял и отправил фотографию в журнал Creem? Я соорудила этот наряд из наволочки, которую наш хозяин Бентон нашел на помойке.