Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2 - читать онлайн книгу. Автор: Моби cтр.№ 61

Я подключил гитару к педали эффектов, аналоговой педали, которую купил за 25 долларов, подаренные мне бабушкой и дедушкой в день рождения в сентябре. И наложил партию гитары в стиле New Order поверх искусственных барабанов от «Mattel» и синтезированного баса «Korg».

Я был один, но всего за несколько минут создал композицию, в которой звучали три инструмента!

Пришло время что-нибудь спеть. Микрофон был подключен к четвертому входу, но звук почему-то не проходил. Я начал было паниковать, но, пролистав инструкцию, разобрался, в чем дело: для записи микрофона его следовало подключить к микрофонному входу.

Я записал поверх только что записанного трека свой голос. Просто экспромтом пропел первые пришедшие на ум грустные слова о потерянной любви, изо всех сил стараясь звучать похоже на Иэна Кертиса или Иэна МакКаллоха.

Потом решил проиграть все четыре дорожки аудио. И заметил, что на магнитофоне были три резиновые ручки, меняющие звучание. Я понимал, что означают написанные на них слова «bass» и «treble», но не знал, что делает регулятор «pan». Повернув его, я заметил, что звук ушел в левый наушник. При повороте регулятора в другую сторону звук сместился к правому уху. Теперь все было ясно.

Я менял частоту звучания записи и слушал то, что получилось. Получалось сухо, плоско и тихо, но интересно. Ведь я сам, один, смог создать звучание целого музыкального коллектива с вокалом! Мне нравилось играть в группе, но друзья-музыканты не всегда были рядом. И как бы хороши ни были другие исполнители, они всегда оставались людьми: уставали, ошибались. А оборудование, с которым я теперь имел дело, могло их заменить. В студии у меня была возможность работать над музыкой в любое время. Более того, синтезаторы и драм-машины позволяли создавать звучание, которого никто никогда не слышал. Которое нельзя было получить от музыкальных инструментов: гитар, клавишных, ударных. То есть я мог писать суперсложные и экстраординарные «космические» композиции – под стать тем, которыми восхищался, слушая своих рок-кумиров.

Я перемотал ленту магнитофона, чтобы еще раз прослушать только что созданный трек. И понял, что здорово переволновался и нужно сделать паузу. Присел на стул рядом с магнитофоном и снова оглядел подвал.

За деревянной лестницей, ведущей наверх, гудел старый бойлер. На нем сидел кот Такер и загадочно смотрел на меня. Было слышно, как по трубам течет вода: мама в кухне, наверное, наливала в чайник воду. Почти все в подвале – размокшие картонные коробки, деревянные полки с ветошью, пустые банки из-под краски – источало запах плесени. Но мои инструменты и аппараты пахли новеньким пластиком, теплой электроникой и… научной фантастикой.

Я подмигнул Такеру и нажал клавишу «Воспроизведение».

В Санкт-Петербурге стояли белые ночи. Поздним вечером я закрыл в номере все окна толстыми шторами и собрался лечь в постель, как вдруг мой телефон зазвонил.

– Моби! Это Джонни Ноксвилл!

Голос на заднем плане добавил:

– И Стив-О!

Джонни и Стив-О были родом из Дариена и тоже, подобно мне, являлись ярыми адептами веганства. Я немного знал их по мероприятиям, посвященным правам животных, на которых мы с ними вспоминали старшую школу Дариена: все трое в ней учились.

Я хотел провести эту ночь тихо, но все равно оделся и спустился в вестибюль гостиницы, где меня уже ждали Джонни и Стив-О. Мы начали пить еще в вестибюле, а затем побывали в нескольких техно-клубах. Я отключился где-то в пять утра, после 15 или 20 стопок водки, но перед этим успел увидеть, как Стив-О танцует на сцене без штанов.

Урвав 30 или 40 минут сна в номере после встречи с бывшими однокашниками, я поехал в аэропорт, откуда вылетел в Москву – выступать на хоккейном стадионе перед 15 тысячами человек. Концерт прошел хорошо, несмотря на то, что мне понадобилось три порции эспрессо, чтобы выйти на сцену.

За кулисами меня встретила группа из пяти человек – очень высоких, очень стильно одетых, возможно, имеющих отношение к организованной преступности и очень русских. Они хотели отвезти меня в лучший московский клуб, и я, проспавший за последние двое суток всего около часа, был рад такой идее. Десятилетиями я боролся с бессонницей и выяснил, что иногда лучший способ с ней справиться – пить водку и кофе, пока алкоголь, кофеин и усталость не свалят тебя с ног.

Мы проехали по городу в черном пуленепробиваемом лимузине «Мерседес». Когда же прибыли на место, клубный промоутер встретил меня у машины и, держа под локоть, проводил в клуб, чтобы я смог познакомиться с удивительной, по его словам, особой. А именно с дочерью Владимира Путина.

Промоутер подвел меня к черному кожаному дивану, на котором сидела красивая и скромная молодая женщина, похожая на светловолосую студентку Принстона. Я сел рядом и пожал ей руку. Ее отец Владимир Путин, президент России, в прошлом служил в КГБ. И, поскольку мне не хотелось оказаться в тюрьме или умереть, я решил вести себя как можно предусмотрительней.

– Моби, я рада познакомиться с вами, – произнесла она по-английски почти без акцента.

Она рассказала, что ей нравится моя музыка, спросила, как мне Россия, а затем вежливо выслушала мой пьяный рассказ о том, как я люблю русскую литературу XIX века, и о том, что считаю Льва Толстого одним из святых покровителей веганства. Она улыбалась и кивала, но я не понимал, слышит ли она меня сквозь громыхающее в клубе техно.

Я пытался как можно громче высказать ей свои поверхностные мысли о России: о том, что Россия – это не Запад и не Восток. И что даже после прочтения Достоевского и Пушкина человек с Запада не сможет полностью понять эту страну. Пока мы разговаривали – точнее, пока я кричал, – высокая стройная женщина в золотом сверкающем комбинезоне подошла к дивану и встала передо мной.

– Вы Моби? – крикнула она.

– Да, – ответил я.

– Распишитесь у меня на киске, – с изумительной непосредственностью попросила женщина и расстегнула молнию комбинезона. Он упал к ее лодыжкам, и она предстала передо мной голой.

– Прошу прощения, – сказала дочь Путина, быстро встала и ушла в сопровождении телохранителя.

– У вас есть ручка? – спросил я у обнаженной дамочки.

Она улыбнулась и протянула мне маркер Sharpie.

– В России есть маркеры Sharpie?! – удивился я.

– Дa! – громко ответила она. Ее глаза сияли, как у кошки, убившей садового крота.

– Никогда раньше не подписывал киску, – сказал я, не уверенный, получится ли у меня что-нибудь сделать. Я расписывался на руках, ногах, животах, грудях, шеях, лбах, кистях, ступнях, на драм-машинах, на библиях, на туфлях, куртках, автомобилях и экземплярах «Моби Дика», но ни разу – на гениталиях. Я надеялся, что дамочка не очень вспотела: на влажной коже маркер не очень хорошо пишет.