Степные рубежи России - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Ходарковский cтр.№ 23

Хотя сухопутные границы на юге не были отмечены и в целом оставались нечеткими, политический словарь Москвы был всячески нацелен на концептуализацию и нормализацию отношений со Степью. Определяя свои риторические политические границы, Москва опиралась на несколько ключевых понятий, традиционно использовавшихся в тюрко-монгольском мире: шерть, аманат, ясак и поминки. Все эти термины применялись вдоль южных и юго-восточных рубежей. Лишь последний термин был переведен на русский язык: остальные существовали в первоначальной тюркской форме: Москва усвоила политическое наследие Степи.

Начиная с середины XVI века, сохраняя традиционную терминологию, Москва начала наполнять ее собственным содержанием, а именно – рационально понимаемой идеей суверенитета. Отныне эти политические термины должны были подчеркивать безусловное политическое превосходство царя. Как обычно, политическая риторика и реальность отличались друг от друга, и многие степные народы продолжали видеть свои отношения с Москвой в свете традиционного значения этих терминов.

Взлет Москвы в конце XV века в первую очередь проявился в изменении дипломатической практики; теперь Москва все активнее настаивала на своем политическом превосходстве над многочисленными соседями. Москва превращалась в довольно типичную представительницу теократических государств и империй, в которых религиозная и политическая доктрины соединялись в единую мессианскую концепцию. Китайские императоры правили по мандату Неба и считали любых других правителей варварами, ищущими их благосклонного покровительства. Османские султаны последовательно принижали других правителей, считая их служителями Высокой Порты, в том числе императора Священной Римской империи, которого называли королем Венским, и российских монархов, которые не могли добиться от Порты признания императорского титула вплоть до 1774 года, когда это было специально оговорено в Статье 13 Кючук-Кайнарджийского мирного договора ^[151].

Окончательное признание того, что российский император равен османскому султану, стало итогом трехсотлетней борьбы за политический статус и престиж России. Впрочем, первое событие, показавшее, что Москва воспринимает себя по-новому, случилось вдали от южных рубежей страны. В 1487 году ганзейским купцам, приехавшим заключить новый торговый договор с Новгородом, был вручен документ, разительным образом отличавшийся от тех, что заключались с Москвой в прошлом. Новый договор поднял ряд политических вопросов, в том числе заботу Москвы о сохранности православных церквей в ливонских городах. Особенно бросался в глаза контраст с прежними договорами, в которых Ганза и Новгород выступали равными партнерами. Новый документ был составлен как петиция ганзейских купцов к великому князю, который благосклонно жаловал им то, о чем они просили. Купцы выразили протест, и Иван согласился на компромиссные формулировки нового договора. Тем не менее его политическое послание было услышано: Новгород отныне был частью Московии и великий князь был его верховным повелителем ^[152].

Ганзейские купцы были не единственными, кто возражал против растущих аппетитов великих князей. Крымские ханы продолжали считать князей своими подданными и требовали, чтобы их называли ханами, то есть верховными властителями. Когда в 1516 году Василий III велел крымскому хану отправить войска против Литвы, Мухаммед Гирей указал великому князю на его неподобающий командный тон и риторически вопросил: «Ино князь великий боле, или царь боле?» [Кто важнее, великий князь или хан?] Московиты продолжали признавать главенство Крыма, хотя некоторые в Крыму поняли, что по факту великие князья стали суверенными правителями и не должны больше подчиняться ханам ^[153].

Московские князья отличались редкостным упорством и всегда, когда это было возможно, требовали, чтобы к ним обращались в соответствии с их представлениями о самих себе. В 1558 году несколько пророссийских ногайцев советовали беку Исмаилу: «Не соромся де, князь Смаил, пиши государем [не позорься, князь Исмаил, признавай Ивана своим государем]. Немцы-де посилнее тебя, да все-де у них государь городы поимал». Чтобы не оставлять никакой двусмысленности и заслужить милость Ивана, Исмаилу советовали написать: «Смаил князь тебе государю холоп со всеми нагаи [ногайцами]» ^[154].

Получение клятвы верности от тех, кого Москва считала своими подданными, стало краеугольным камнем политики Москвы по отношению к народам, с которыми она сталкивалась на своих южных и восточных границах. Начиная с самых первых встреч русские чиновники постоянно требовали, чтобы местные правители клялись в верности и признавали себя подданными царя. В 1589 году по приказу из Москвы командир Терского города, отдаленного военного форпоста на Северном Кавказе, проинструктировал кумыкского шамхала отправить своих послов с просьбой принять его в число подданных царя. Когда послы в Москву не прибыли, командир получил указание предупредить шамхала, что против него будет послана большая армия, «для того, что он нашего жалованья себе не поискал» ^[155].

Время шло, и самодержавный повелитель России, а также централизованное государство, которое он представлял, уже не могли кодифицировать свои отношения с кочевыми союзами иначе, чем играя роль сюзеренов, благодетельствующих своим подданным. Статус различных народов, нехристианских и не организованных в государства, уже не обсуждался, а московский дипломатический язык стал не таким дипломатичным. В 1616 году ногайский бий Иштерек написал в Москву, назвав царя Михаила другом, в соответствии с практикой многих своих предшественников. Но то, что воспринималось в Москве как лесть чуть более столетия назад, теперь звучало как непростительная фамильярность и дерзость. Иштерек получил суровый выговор от московских чиновников: «И холоп николи государю не пишется другом» ^[156].