Последнее время - читать онлайн книгу. Автор: Шамиль Идиатуллин cтр.№ 77

Кул мельком оглядел себя. Это было не так приятно, зато не стыдно: да, он был почти гол, но строен, мускулист, раздут и напряжен, где надо, безволос и чист везде. Кул провел руками по голове и телу, чтобы убедиться в этом. Кровь закипела, а грудь, бок и бедро будто обожгло. Кольцом. И пальцу оно теперь слегка мешало. Кул остро понял, что помеха исчезнет, если сжать кулак и ударить, зарычал, с трудом сорвал кольцо и сунул в сапог, чтобы не потерялось.

И немножко потерялся сам. Торчал голый и готовый единиться перед красивой птахой, готовой единиться, и не знал, с чего начать. Айви помогать или подсказывать не собиралась, стояла лицом в небо. И переступила с ноги на ногу – показав, что куцее движение прокатывается по не полностью одетому телу волной красоты, которую необходимо схватить и удержать.

Кул, рокоча, шагнул к Айви. Она съёжилась, по телу скользнула новая волна, и Кул едва не свалился от удара крови в макушку, глаза, чресла, и от подворота ноги. Один из ремней, оказывается, двойной петлей обвился вокруг лодыжек и не желал спадать.

Кул, злобно шипя, дернул его раз, другой и все-таки хлопнулся голым задом на прохладную траву.

– Давай помогу, – мягко сказала Сылвика и села в ногах Кула.

Кул не услышал, как и откуда она подошла. Он попытался вскочить, зацепился глазами за Сылвику и плюхнулся уже на спину.

Сылвика была голой и роскошной. Крупная грудь мягко колыхалась, плечи, шея и ноги выглядели спело налитыми, живот – упругим и подтянутым, кожа светилась гладостью и цветом выбитого из колоса зерна́, и пахла Сылвика теплым молоком и холодной водой, не горькой – сладкой. Всё нестерпимо хотелось потрогать, лизнуть, укусить, смять, развести, вжаться.

Рядом с Айви это желание было позорным. Кул покосился на нее. Айви наконец опустила голову и смотрела на устроившуюся в изножье пару с туповатым, кажется, облегчением.

Сылвика быстро обернулась к Айви и шепнула ей, но что, Кул не услышал: Сылвика тут же склонилась над его ногами так, что груди ее равномерно качнулись к глазам Кула и обратно, провела ладонью от его бедра к лодыжкам и осторожно сняла перекрученный ремень с пяток.

– Вот так надо, – сказала она, почти невесомо погладила Кулу вторую ногу и выпрямилась, убирая за плечо поток волнисто блестящих волос, почему-то уже расплетенных и распущенных. Груди колыхнулись теперь уже неровно. В Куле тоже всё неровно колыхнулось и смыло весь мир вокруг.

– Тебе надо? – спросил Кул, снова забывая себя и Айви. – Тебе это надо?

Голова скользнула вниз и вбок, как скользит по земельной речке быстроходный груз от Юла к заводу, а сам Кул, кажется, скользнул вверх и вниз, цапая полное и растягивая упругое, и зарычал, вминая, кусая и вторгаясь, и всё выходило и входило само, гладко, тепло и небывало сладко даже сквозь горечь оставшейся на губах и языке ольхи.

Сылвика внимательно смотрела ему в лицо, становилась мягкой там, где давило, скользкой там, где терло, и упругой там, где расползалось. Она говорила что-то очень уместное и нужное, так что Кул чуть не разрыдался и от уместности этих слов, и от неуместности Сылвики. Должна ведь была Айви. Она обещала. «Ты обещала», – хотел сказать он, но Сылвика опять что-то сделала руками, телом или голосом, и остальное стало неважным.

Временами Кул выныривал из размеренно крутящегося омута счастья, не весь, а то парой огненных полос, стягивающих кожу от затылка до поясницы, то тяжело ворочающимися глазами, выхватившими вдруг сквозь узкую щель взгляды мира. Мир смотрел на Кула из-под бровей так и торчавшей под деревом Айви, смотрел внимательно распахнутыми зрачками мерно колышущейся Сылвики, смотрел серебристыми шариками Махися, растекшегося под ближайшим кустом с довольным впервые за сегодняшний день видом, смотрел огромным небом, которое все было своим собственным оком. Кул тонул, скрываясь от этого взгляда, и выныривал снова – и небо упало на него, всосало в себя, вывернуло и всосало снова под чьи-то торжественные крики – возможно, самого Кула.

Ну вот, подумал он со счастливым облегчением, а я боялся, что никогда не случится.

Кул полежал немного на мягкой, спокойно выжидающей Сылвике, помотал головой, засмеявшись, и, уже ничего не соображая, задвигался снова, чувствуя, что почти нечем, но тут же – что есть чем, – и сгинул опять.

Это забытье было легче и уж точно приятнее вчерашнего и утреннего, как приятнее класть пальцы не на рукоять хорошей сабли или хват правильного лука, а на женскую грудь. Хотя откуда мне знать, подумал Кул, поморщился от внезапной онемелой боли в так и не снятом сапоге и едва не ухнул в омут посреди омута, беспощадно стальной посреди мягко телесного. Он даже замер, но Сылвика прижалась и подтолкнула, да и сам он прижал сомнения и подтолкнул мысль в другую сторону: теперь я знаю, пусть немного, и уж точно могу, вот так могу и так. Айви так не может. А надо просто попробовать. Например, сейчас. Единятся же не обязательно вдвоем, можно и втроем, и впятером, птены рассказывали, пока Кул их слушал, хоть и не слишком верил, пусть и слишком злился – так если Айви колебалась из-за того, что Кул неумелый, теперь колебаться не надо. Кул не огорчит и не подведет, он всегда готов, он может, это главное, а тому, что не умеет, научится. Было бы кому учить. Как сейчас.

Сылвика учила, Кул учился, Айви не училась, а просто смотрела, пытаясь не смотреть, а Махись опять исчез.

Лишь когда Кул, подхватив Сылвику под задом и спиной, восстал вместе с нею, почти не закряхтев, и звучно продолжил стоя, Айви заплакала и пошла прочь. Значит, не присоединится, равнодушно понял Кул и утонул окончательно.

5

Эврай знал про лоди и скипы больше любого мары. Он караулил пролет лайвуев, разглядывал их спереди, сзади и, когда никто не видел, сверху. Он по плеску мог назвать численность лайвуя и его груз. Мог перечислить сверху вниз и от носа к корме двадцать пять отличий скипов шестипалых от их кнуров и пятьдесят отличий грузовых лодей бесштанных от лайв. Умел вязать из силовых стеблей маленький образец любого судна – и этот образец в пять мгновений перепахивал пруд и рассыпался на противоположном берегу. Он всерьез собирался вместе с Амуч влететь на тихую лайву и уцелел лишь по малолетству: был слишком легок для крыла, которое просто уносило Эврая, куда само хотело. Он нашел и вспомнил все песни про речных разбойников. Он знал все строевые порядки всех ходивших по Юлу и оставшихся в памяти мары судов и лайвуев.

Но вот этот строевой порядок Эврай узнал не сразу, а узнав, не поверил – ни тому, что до среднего течения Юла можно дойти боевым клином, ни тому, что клин могут составить боевые корабли, ни тому, что их может быть столько.

Обычный лайвуй состоял из полутора десятка носов, самый большой из виденных Эвраем выстраивался из двадцати четырех, в песне про великое переселение говорилось о трех дюжинах. Нынешний отряд Эврай пересчитать не смог, всякий раз сбивался на третьем десятке, дойдя в лучшем случае до середки малоразборчивого темного пятна, наползшего на Юл из-за Лысой излучины и почти скрывшего размах реки от берега до берега, так же, как всё небо с восходной стороны перекрывала медленно наползающая на Юл туча с изредка вспыхивающими в глубине прожилками.