Среди тысячи слов - читать онлайн книгу. Автор: Эмма Скотт cтр.№ 42

Понадобилась всего одна суббота, чтобы создать связь между нами. Айзек поделился со мной личной информацией. Я подпустила его так близко к моей истории, как никого другого. Время, что мы провели вместе, стало основой этой сцены. Мое согласие пойти на танцы с Джастином было предательством. Боль Гамлета была болью Айзека. Сожаление Офелии – моим собственным.

Когда все закончилось, Мартин еще раз хлопнул, но в этот раз аплодируя нам.

– Идеально, – сказал он. – Это было идеально. Это придает сцене объем. Хорошая работа, вы двое. Давайте дальше…

В конце репетиции я поспешила забрать вещи и уйти. Потом я вспомнила, что Джастин отвозит меня домой. Он ждал меня у входа в театр и казался довольным своим триумфом. Меня это взбесило.

Я попыталась засунуть сценарий в сумку слишком быстро, уронила его, и папка с тремя кольцами открылась, ударившись об пол. Страницы рассыпались, и я встала на колени, чтобы собрать их. Рядом со мной кто-то присел, и я ощутила запах бензина, крема после бритья и сигаретного дыма.

– Мне казалось, ты говорила, что не пойдешь, – заметил он. На его челюсти заходили желваки.

«Ты сказал, что покончил со старшей школой», – захотелось крикнуть мне.

– Я изменила свое решение, – ответила я, выставив вперед подбородок. – Мне это позволено.

Он издал резкий смешок.

– Ага, позволено.

Айзек протянул мне стопку бумаги, а потом замер, нахмурившись и глядя на маленькие черные крестики, ползущие по полям, слово кишащие насекомые.

– Репетиции такие скучные?

– Нет. Это просто рисунки.

– Ты сказала, что рисуешь, когда тебе скуч…

– Отдай их мне, пожалуйста.

Суровые линии его лица смягчились, и он передал мне бумаги. Чуть ли не против воли. Словно не хотел отдавать все эти черные кресты обратно мне.

– Доброй ночи, Уиллоу, – тихо сказал он и поднялся на ноги.

– Доброй ночи, Айзек, – ответила я, но он уже ушел.

– Какого черта, Марти? – спросил я, когда последний член труппы ушел. – Влюбленным? Я выглядел, черт возьми, влюбленным?

Мартин просто спокойно взглянул на меня.

– Я не собираюсь менять постановку, – ответил он. – Буду называть вещи так, как вижу. Но я надеялся…

– Хватит этих надежд. Делай с постановкой что хочешь, но хватит уже этого сводничества.

Его взгляд стал суровым, и он скрестил руки на груди.

– Говорю то, что вижу, – снова сказал Мартин. – Если ты даешь мне эти эмоции, я использую их в пьесе. – Он подошел ко мне. – Ты ничего с этим поделать не можешь. Но в отношении ее ты что-то можешь сделать.

– Слишком поздно, Марти, – ответил я, и весь гнев покинул меня. – Я уезжаю из Хармони. Выберут меня твои агенты по поиску талантов или нет.

– Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, когда это произойдет. Но я также надеюсь, что ты не упустишь то, что прямо перед тобой, – он хлопнул меня по плечу. – Никогда не будет слишком поздно. Эти два слова самые большие, самые мощные убийцы надежды, когда-либо придуманные человечеством.

* * *

Я открыл дверь трейлера и увидел, что батя вырубился на диване, а все еще дымящаяся сигарета лежит в пепельнице на кофейном столике. Пачка неоплаченных счетов служила подставкой для стакана, испачканная пивом, виски и остатками фаст-фуда. Если у безнадежности и был запах, то это запах выдохшегося пива, жира и переполненной пепельницы.

– Еще не слишком поздно ко всем чертям убраться отсюда, – пробормотал я.

Но вместо того, чтобы собрать вещи и отправиться к Марти, я потушил сигарету и выключил свет.

На следующее утро я налил молоко в миску с хлопьями и ел их, стоя у кухонной стойки. Наконец, батя проснулся и сел, моргая и глядя на меня заспанными глазами, почесывая щетину на подбородке.

– Идешь на работу?

– У меня выходной.

Он сел на диване.

– Берешь выходной?

– Я не беру выходной, батя, – спокойно сказал я. – Я не работаю по вторникам.

Автосервис, в котором я работаю в Брэкстоне, хотел назначить мне полный рабочий день, но я то работал в автосервисе, то помогал Марти в театре. Батя ни за что не должен про это знать.

Я начал есть хлопья быстрее.

– Что будешь делать весь день? Репетировать эту глупую пьесу? Бегать в колготках и бриджах, бормоча кучу дерьма, которую никто не понимает?

– Да, бать, именно этим я и собираюсь заняться, – сказал я.

На мгновение он уставился на меня. Я ответил тем же.

– Не надо тут умничать, – сказал он низким голосом, словно гром, предупреждающий о буре.

Он еще мгновение смотрел на меня, а потом, проворчав что-то, нашел зажигалку и стал рыться на захламленном кофейном столике в поисках пачки сигарет. Раздражение все накапливалось, и он искал все быстрее, переворачивая пустые бутылки и банки. Наконец, пробормотав проклятие, батя перевернул весь стол, опрокинув сигаретные окурки, пепел, бутылки и банки на пол.

– Боже, бать.

Я убрал миску и, схватив мусорный мешок из-под раковины, встал на колени и принялся за уборку, складывая бутылки и банки в пакет.

Все еще сидя на диване, батя низко склонился за пустой банкой из-под пива и кинул ее в мешок. Затем он взял одну из бутылок за горлышко и ударил ею меня по лицу.

– Ну, умничай тут у меня, – проорал он, размахивая бутылкой.

Я уставился на него, а сердце колотилось в груди. Учащенно дыша, я чувствовал, как правая часть лица начала опухать. С каждым ударом сердца острая боль пронзала скулу и рану под глазом. Кровь стекала по щеке.

С криком ярости я выбил бутылку из его руки, схватил его за запястья и прижал к его груди. Я вжимал его в диван, надавливая всем своим весом, глядя ему в глаза. Кровь струилась со щеки на его клетчатую рубашку.

– Больше никогда, – проорал я сквозь зубы. – Больше, черт возьми, никогда.

Его удар был сильным, ведь он проработал со сталью всю жизнь. Но я просто поставил защиту. Теперь я был сильнее его. Он не пытался бороться, и в его глазах светился страх.

Я в последний раз толкнул его и встал. Уставился на него, пытаясь вспомнить то время, когда он не смотрел на меня с презрением. Время, когда он, мама и я были счастливы вместе. В моей голове запечатлелась фотография нас троих, но теперь на ней были только мы с мамой. Мужчина, бывший моим отцом, исчез с фото.

Я направился в ванную. За моей спиной батя ахнул, пытаясь восстановить дыхание и матерясь. Я захлопнул дверь ванной и посмотрел на свое отражение.

– Боже мой.