Краткая история Японии - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Г. П. Мейсон, Джон Г. Кайгер cтр.№ 79

Лидеры реставрации Мэйдзи — создатели современной Японии — предназначили императору, его сыну и его внуку двойственную роль. С одной стороны, они были теократическими патриархами, а с другой — конституционными монархами. Власть их теократических предшественников восходила к легендам времен двора Ямато, прославляющим божественное происхождение правящего дома, и опиралась на распространенные во всем мире традиционные полумагические представления о власти монарха как ключевом элементе морального и природного порядка, а также социально-политической гармонии. В эпоху Мэйдзи эти аспекты императорской власти были модернизированы и превратились в официальный культ синто как государственной религии. Создав новую форму поклонения, правительство освободило синтоистские святилища по стране от многовековых буддийских связей. Затем оно связало местные и общенациональные культы в одну комплексную систему, направленную на развитие у населения патриотизма и верности престолу. Согласно этой политике, император являлся исключительным, полубожественным существом.

Конституционные аспекты современного монархического правления были, разумеется, отражены в конституции 1889 года. Этот документ сохранял силу вплоть до начала боевых действий на Тихом океане во время Второй мировой войны. За время своего существования он подвергался переосмыслению, однако его содержание ясно раскрывает суть понятия кокутай в середине эпохи Мэйдзи и то, как эти принципы должны были работать на практике.

И способ обнародования конституции, и сам документ ясно давали понять, что верховная власть заключена только в особе императора. Дальнейшему развитию либеральных институтов теория абсолютного владычества императора оказывала плохую услугу, поскольку противоречила концепции естественных прав человека. Но, как уже было отмечено, на практике конституция допускала предоставление жителям страны личных прав, хотя эти права считались не неотъемлемым и неприкосновенным достоянием каждого человека, а подарком императора. В результате в отношениях с государством люди оказались в крайне невыгодном положении… Впрочем, неограниченная власть императора полностью соответствовала национальным традициям Японии и отражала точку зрения семейной системы, упорядочивание иерархии в которой предпочитали проводить, хотя бы для видимости, сверху. Более того, некоторая доля авторитарности вполне могла помочь сохранить конституционное правительство на ранних этапах. Другие монархии в процессе перехода к конституционной форме правления тоже частично или полностью оставили атрибуты суверенитета, а в случае с Японией одной формулировки, чтобы воспрепятствовать эволюции правительства через парламент и партии, было недостаточно.

Традиции согласования и консенсуса сделали неизбежным то, что основные вопросы, поднятые конституцией, касались локуса власти, а не локуса суверенитета. Император был главной фигурой в государстве, но его превосходство являлось чисто формальным. Это ясно из конституции, статья 55 которой гласила, что каждый из государственных министров дает советы императору и несет ответственность за них, а все законы, императорские указы и акты всякого рода, касающиеся государственных дел, требуют также подписи государственного министра. Другими словами, основной закон страны препятствовал монарху предпринимать какие-либо независимые действия. Конституция же передавала судебные полномочия императора судебной системе, «установленной законом», его законодательные полномочия — парламенту, исполнительные функции — кабинету министров, а командование вооруженными силами — начальникам соответствующих штабов и министрам силового блока.

По сути, конституция Мэйдзи признавала необходимость практического, хотя и не теоретического разделения полномочий и вводила в действие систему сдерживания и противовесов. Скрытая опасность этих мер заключалась в том, что они могли завести ситуацию в тупик, поскольку отдельные центры власти — кабинет министров, две палаты парламента и военные — рассматривались как обладающие одинаковым объемом полномочий. Это распределение ответственности повлекло за собой длительную борьбу между непартийными кабинетами и оппозиционным большинством в палате представителей в 1890-х годах и решение Ито в пользу постепенного сдвига структуры власти через Сэйюкай от бюрократических кабинетов к партийным. Это также объясняет ту важную роль, которую играла в начале ХХ века небольшая группа отставных старших государственных деятелей — гэнро. Они сформировали выходящий за рамки конституции, но жизненно важный координирующий элемент, на взгляды которого другие ориентировались в моменты принятия важных решений.

Гэнро были живым памятником консенсуса. Отношения между бюрократами и партийными политиками строились на том же принципе — требовании согласованной и дальновидной администрации, но еще важнее консенсус был в отношениях между военными и представителями иных ветвей государственной власти. Существовала значительная разница в степени автономии, которой пользовалась гражданская бюрократия, с одной стороны, и армия — с другой. В первом случае долгосрочная тенденция была направлена на постоянную связь с партиями парламента. Что касается второго случая, в конституции ничего не говорилось о превосходстве гражданского права. Более того, в начале ХХ века Ямагата Аритомо обеспечил принятие квазиконституционных постановлений, согласно которым занимать должность министра армии или флота могли только люди военные. В своих действиях Ямагата руководствовался стремлением защитить боевую мощь страны от посягательств, а также (как он это видел) от коррумпирующего влияния со стороны политических партий.

Фактические условия конституции, ее основополагающие принципы и первые 20 лет действия превратили императора, по сути, в живой символ. Он был главой государства, разные учреждения и фракции правили от его имени, а его присутствие служило по меньшей мере напоминанием о том, что их высший долг — преодолеть свои личные разногласия и проводить согласованную политику. Более того, хотя в политическом смысле полномочия императора были ограничены, его роль в моральном и идеологическом плане имела огромное значение для бесперебойной работы всей системы. Во-первых, в образе престола были сосредоточены, как ни в чем другом, всеобщие взгляды и чувства относительно природы и судьбы Японии как государства. Престол напоминал людям, что они существуют как нация с далекого прошлого и будут продолжать существовать в таком же отдаленном будущем. В этом заключалась сущность кокутай, которая неизбежно порождала мистицизм дурного тона и горячечный национализм. В то же время эта охранительная функция давала психологическую поддержку и указывала направление миллионам человек во времена потрясений и радикальных перемен ^[160].

Во-вторых, японский император через семейную систему и религиозные связи был соединен с подданными необыкновенно близкими моральными отношениями. Его рассматривали как главу старшего домохозяйства, имеющего отдаленное отношение ко всем другим, мелким, из которых состояло государство, и потому наделенного неотъемлемым правом на лояльность подданных. Мы понимаем, что писать об этом — значит рисковать повторить худшие отрывки ультранационалистической пропаганды, однако у этих отношений имелась и светлая сторона, которую можно обнаружить в таких документах, как приведенный выше рескрипт об образовании, и которая, несомненно, наиболее убедительно проявила себя во время капитуляции Японии и унижения в конце Второй мировой войны на Тихом океане.