Чингисхан. Человек, завоевавший мир - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнк Маклинн cтр.№ 155

Однажды, наблюдая за ремесленником, явно не очень смышленым и пытавшимся безуспешно продать свои изделия, хан почувствовал жалость к этому человеку и скупил у него и товар и инструмент. Узнав как-то, что чиновники придерживают выплаты, считая его чрезмерную щедрость следствием опьянения, он пришел в неописуемую ярость и пригрозил всех казнить. Его великодушие распространялось даже на бедноту и безнадежных должников из номинально враждебных стран. Хан объяснял, что таким образом он обезоруживает людей, отбивает у них желание воевать против монголов ^[1904].

Это сентиментальное великодушие проявлялось и по отношению к зверью. Обычно рассказывается такая история. К нему перед казнью принесли волка, зарезавшего овцу. Угэдэй повелел отпустить хищника, поставив ему условие, что зверь расскажет обо всем собратьям, и они уйдут в другую местность. Заклинаниями хан добился от волка согласия на сделку. В данном случае чиновникам удалось провести Угэдэя. Как только волка отпустили на свободу, на него натравили свору гончих, которые разорвали его в клочья. Угэдэй был настолько возмущен, что приказал перебить собак ^[1905].

Некоторые историки склонны объяснять непомерное великодушие Угэдэя тем, что он был хроническим игроком, отличавшимся пристрастием к высоким ставкам в своем излюбленном спортивном увлечении — борьбе. Он сам говорил, что бессмертие заслуживается только импульсивным великодушием. Ему сказали однажды, что любые жизненные обстоятельства приводят к единственно верному выводу о том, что «все проходит», и он решил опровергнуть эту теорию собственной жизнью, завоевать репутацию, которая будет существовать вечно. Другие авторы, более прагматичные, утверждали, что Угэдэй презирал финансовое могущество купцов и финансистов, никогда не выходивших на поле боя, ценил лишь политическую власть и воинскую доблесть, и его пренебрежительное отношение к деньгам лишь отражало неприязнь к людям, не державшим в руках оружие ^{[ 1906]}.

Угэдэй, здравый и разумный правитель, всегда уделял особое внимание Джагатаю, советовался с ним по всем важнейшим проблемам, старался ничем не огорчать. Джагатай в ответ выказывал великому хану почтение, иногда перебарщивая в патетике. Однажды братья выезжали вместе на лошадях, и Джагатай предложил устроить состязание на скорость, в котором победила его лошадь. В ту ночь Джагатай не спал, раздумывая над тем, что, возможно, совершил lèse-majesté ^[1907] по отношению к великому хану. На следующее утро он пришел к Угэдэю с просьбой наказать его. Угэдэя вначале встревожило внезапное появление брата во дворце: не затеял ли он переворот? Узнав об истинной цели визита, великий хан размяк и засыпал Джагатая благодарностями. Тем не менее, Джагатай, приверженец придворного этикета, настоял на том, чтобы выпустить прокламацию такого содержания: каган прощает его и сохраняет ему жизнь, а Джагатай в знак исправления своей ужасной ошибки дарит ему девять великолепных скакунов. Эта завуалированная акция поддержки помогла Угэдэю: она убедила тех, кто еще колебался, в том, что Угэдэй утвердился в роли великого хана и Джагатай никогда не встанет ему поперек дороги ^[1908].

Однажды Угэдэю все-таки пришлось проучить брата. Джагатая надоумило передать кому-то еще некоторые провинции в Трансоксиане, находившиеся под прямым управлением Ялавача, наместника Угэдэя. Ялавач пожаловался Угэдэю, который распорядился отменить приказ. Джагатай незамедлительно повиновался и отправил хану извинения: «Я поступил по неразумению и без наставления. У меня нет достойного ответа, который можно было бы составить, но поскольку хан повелел мне дать ответ, то я взял на себя смелость написать этот жалкий набор слов» ^[1909]. Угэдэя так тронуло покаяние, что он разрешил Джагатаю распоряжаться спорными провинциями по своему усмотрению. В частном порядке Джагатай выговорил Ялавачу за «назойливость» и довел до сведения наместника, что он им крайне недоволен. Ялавач, одаренный способностями к импровизации, моментально понял, что ему необходимо ублажить опасного противника, и он прибег к помощи Вазира, визиря, управляющего дворцом в Бешбалыке на севере, предметом гордости и величайшей радости Джагатая ^[1910]. Вазир сам был занимательной и незаурядной личностью. Он был кидань и прошел через тяжелые жизненные испытания, был табунщиком у вождя джалаиров и прислужником у личного лекаря Джагатая. Брат Угэдэя однажды сказал, что хотел бы как можно больше узнать о жизни отца и его свершениях. Вазир обладал феноменальной памятью и провел дотошные исследования, в том числе многочисленные интервью, намекнув потом каким-то образом Джагатаю, что именно с ним и нужно консультироваться. Поначалу Джагатая оттолкнула несуразная внешность низкорослого и уродливого Вазира, но вскоре он пришел в восторг от его удивительной памяти, ума, сообразительности, красноречия и отваги. Он сделал его визирем и наделил необычайными привилегиями и поблажками. Однажды на совете в дискуссию вмешалась жена Джагатая, и Вазир в присутствии Джагатая приказал ей замолчать, потому что она — женщина. Джагатай не сказал ему ни слова, а потом даже позволил ему предать смерти собственную невестку за прелюбодеяние. Безусловно, он и был тем человеком, который мог наладить испорченные отношения с Джагатаем. Ялавач написал Вазиру, что имеет на Угэдэя такое же влияние, какое оказывает Вазир на Джагатая, из чего следовало, что Ялавач способен заставить Угэдэя предать его смерти. В то же время он может одарить его несметными благами, если Вазир отрегулирует разлад с Джагатаем. Вазир по достоинству оценил сметливость коллеги éminence grise ^[1911] и восстановил его в ранге фаворита Джагатая ^[1912].

Пристрастие персидского историка Джузджани к Джагатаю столь же загадочно, как и враждебность к Угэдэю. Он называет Джагатая добропорядочным, чистосердечным, жизнерадостным, веселым и хлебосольным хозяином — ни один из хронистов или комментаторов не обнаружил этих качеств — и противопоставляет «благородное» увлечение охотой Джагатая с «низменной» страстью Угэдэя к борьбе и азартным играм ^[1913]. Эта симпатия тем более удивительна, есть учесть, что Джузджани был мусульманин, а самой главной отличительной чертой Джагатая была его гипертрофированная ненависть к исламу; Угэдэй же был ярым приверженцем ислама ^[1914].