Несносный ребенок. Автобиография - читать онлайн книгу. Автор: Люк Бессон cтр.№ 58

Я не останавливался ни на какой свет и легко поворачивал как налево, так и направо. Одна рука была у меня на руле, другая – на клаксоне. Я готов был оказаться в тюрьме, но с пленкой. Выбора я себе не оставлял. Внутренний бульвар был запружен машинами, как и всегда в это время. Я въехал на тротуар, сигналя на полном ходу, лавировал между деревьями и мусорными контейнерами и, наконец, примчался к складу «Кодака». Было 18:04. Я подбежал к калитке, где заметил служащего, который собирался опустить железные ставни. Вцепившись в стойку и задыхаясь, я разговаривал с ним через решетку. Я приехал за пленкой, которую заказали по телефону. Я даже заметил за его спиной приготовленные для меня коробки. Парень посмотрел на часы.

– Мы закрываемся в восемнадцать часов, а сейчас восемнадцать ноль пять, – бросил он, спокойный, как швейцарец.

Путаясь в извинениях, я сослался на трафик, но это не помогло. Чуть не плача, я принялся объяснять, что потеряю работу и что он погубит мою карьеру, но парню было плевать, он собирал свои вещи. Типичный дерьмовый француз-дебилоид. Я вышел из себя. По-обезьяньи схватившись за решетку, принялся трясти ее изо всех сил. Я обзывал его всеми известными мне названиями птиц и даже какие-то придумал по случаю. Я кричал, вопил, плевался. Парень изображал глухого, страшно довольный своей маленькой властью, пусть даже над мальчишкой, положение которого было еще более шатким, чем его. У Республики, с ее свободой и равенством, только что ампутировали братство. Мой взгляд почернел от злости.

– Ну ты, грязная крыса, ты не выйдешь со своего склада! Я всю ночь буду тут ходить и достану тебя, как только высунешься!

По его взгляду я понял, что ему стало страшно. Надо сказать, что я все еще висел на решетке, брызгая слюной.

Парень выключил общий свет, и здание погрузилось в темноту. Я тут же вышел и принялся бродить вокруг склада, как медведь-шатун. Вместо того чтобы попытаться выйти, парень предпочел затаиться где-то в углу. Через час мое напряжение спало, и я начал успокаиваться. Это не последняя сволочь, с которой мне придется иметь дело, значит, надо держать себя в руках. Я возвратился в офис, медленно и с пустыми руками.

Ив Дютей только того и ждал и с жаром набросился на меня:

– Ты отдаешь себе отчет?! Из-за тебя они завтра не смогут снимать! Тебе известно, сколько стоит простой съемочной группы? Можешь сказать кино «прощай»! Тебе остается только идти в «Призюник» ^[41] продавать чипсы! – расстреливал он меня словами.

Я молча сдерживал слезы. Я мог бы ему сказать, что чипсы в «Призюник» не продают, но, скорее всего, он никогда там не был, потому что делал покупки только во «Фло» ^[42]. Но как так получилось, что они израсходовали столько пленки? И кто именно взялся выполнить такой неадекватный заказ? Он.

Другой продюсер попытался было меня защитить. Невозможно было добраться до склада «Кодака» до закрытия, и Иву это прекрасно известно.

– Проваленное задание – это проваленное задание. На что они будут снимать завтра в Бретани? На извинения? – твердо ответил тот.

Около восьми позвонил Патрик. Ив подошел к телефону. Он объяснил ситуацию и приговорил меня к смерти. Мне оставалось жить всего несколько минут. Но Ив вдруг замолчал. Должно быть, Патрик его разубеждал. Ив повесил трубку и, немного помедлив, наконец произнес:

– В дальнем углу грузовика механик нашел две коробки с пленкой. Ассистент их не заметил.

Меня медленно отпустило. Значит, я еще поживу.

* * *

Через две недели съемки переместились в Париж, и я сложился вчетверо, чтобы угодить моему божеству. Я ел совсем немного, питался исключительно всухомятку и спал по четыре часа. Я не участвовал в больших собраниях, но всегда сидел неподалеку, навострив уши. Потребовались интерьерные съемки в банке. Режиссер-постановщик хотел, чтобы интерьер был достаточно примитивный, немного провинциальный. Мне был известен такой офис, и он мог подойти. В субботу утром я сгонял в Куломье, сделал несколько снимков на поляроиде. И на собрании в понедельник решился подсунуть снимки второму режиссеру, который передал их режиссеру-постановщику.

– А! Это в точности то, что я искал! – воскликнул он.

Режиссера-постановщика звали Клод Фаральдо. У него было изборожденное морщинами лицо и острый взгляд. Под этой бандитской внешностью скрывались определенная элегантность и добрая улыбка. У него была странность: он жил сразу с двумя женщинами, молодой и постарше.

– Кто нашел этот интерьер? – спросил Клод.

Продюсер, добрый товарищ, указал на меня пальцем. Я мгновенно покраснел. Клод задал мне несколько вопросов вначале об интерьере, затем – о моей жизни. Ничего особенного, просто он хотел знать тех, кто его окружал и кто на него работал.

В банк отвезли бумагу, и там приняли наше предложение. Мы собрались снимать в Куломье. Практически у меня дома.

Зеваки сгрудились у заграждений вокруг съемочной площадки. Там стояли все мои бывшие школьные приятели, все, кто смеялся надо мной, когда я уезжал из города. Ну а я был по другую сторону, c бейджем на груди, и страшно этим гордился. Но у меня не было желания отомстить, просто я был рад, что у меня получилось, и большинство из них в тот момент мной гордились. Кроме одного придурка.

– Эй! Там есть Ален Делон? – спросил он.

– Нет, но там есть Жан-Франсуа Стевенен и Жан-Пьер Сантье, – ответил я.

Но придурок ушел, не дослушав моего ответа.

Мое место было на съемочной площадке. Я наблюдал за всеми и старался предвосхитить малейшее движение каждого. Я заметил, что оператор, Карло Варини, начал клевать носом. Но он и сам уже нашел меня взглядом и подозвал:

– Люк, пожалуйста, ты не мог бы принести мне кофе?

И кофе был уже у него в руках.

– Два сахара, так? – спросил я.

Карло кивнул, ошеломленный скоростью моей реакции.

Я знал вкусы каждого члена съемочной группы, кто какие любил напитки и бутерброды. И хотя я был всего лишь третьим ассистентом режиссера, я знал, что, если приготовлю отличный кофе и вкусные бутерброды, группа будет в хорошем настроении, работа будет спориться, и фильм получится лучше. Так что качество фильма зависело от моих бутербродов.

Единственным, кого я не мог удивить, был режиссер-постановщик. Хоть и по-доброму, он на всех давил. У него двери были всегда распахнуты для творчества, а возможности безграничны. Он не желал довольствоваться тем, что знал, или тем, что задумал. Он готов был использовать ветер, приливы, юмор. Ему нравилось сбивать с толку съемочную группу. Карло знал, что в привычном нет творчества. Он работал в духе Пиала, только по-доброму.