Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Чикунов cтр.№ 37

ВАЛЕНКИ МЫ СУШИЛИ В ОБЫЧНОЙ ПЕЧКЕ, КОТОРАЯ ОБОГРЕВАЛА ПОМЕЩЕНИЕ НАШЕЙ ГРУППЫ. КАК ТОЛЬКО УГЛИ В ПЕЧКЕ УГАСАЛИ ПОЛНОСТЬЮ, МЫ ЗАГРУЖАЛИ ЕЕ ВАЛЕНКАМИ. К утру они высыхали и были пригодны для носки. В один из вечеров я, как всегда, закинул вместе со всеми свои валенки в печку. К утру они высохли, а вот для носки были непригодны. У одного валенка пятка за ночь прогорела насквозь и образовалась дыра примерно в три пальца шириной. Из-за боязни наказания я эти валенки доносил до весны, периодически вытряхивая снег при носке. От постоянной сырости на одной пятке у меня появилась такая трещина, которую я лечил почти все лето.

Когда отпускали нас, говоря военным языком, в увольнение, мы частенько заглядывали в мастерские МТС. Первое время выгоняли нас оттуда, а потом даже стали использовать в качестве подсобных рабочих. Просили что-то отнести, принести, поддержать, посветить и т. д. В награду за все это нам разрешали посидеть в кабине, подергать за рычаги или покрутить баранку колесного трактора. Мы с завистью смотрели на рабочих, которые так ловко устанавливали деталь за деталью в нужные места, и в результате из множества деталей получался трактор. Так хотелось научиться делать то же самое и поскорей. Трудно было даже предположить, что через десяток лет мне придется делать то же самое, но уже на тракторах следующего поколения и в более суровых условиях.

Верстаки в мастерских были металлические, и слесари, иногда посылая нас принести какой-нибудь инструмент с верстака, крутили магнето, которое было подключено к верстаку, и нас нещадно било током на радость зрителям. Ощущение, конечно, было не из приятных, но зато радость у чумазых слесарей была беспредельная.

В народе бытует мнение, что лошади очень умные животные. Однажды мне пришлось убедиться в правоте этого суждения.

Я уже не помню, у нас в детдоме были свои лошади или мы их брали в колхозе, но частенько мы на них работали и катались верхом. Однажды мы с одним товарищем взяли по лошади и поехали верхом по каким-то делам. Мы иногда охраняли поля на лошадях. Я поехал первый, а он за мной. Ехали без седла. В какой-то момент, когда лошадь перешла на галоп, я неожиданно съехал набок и, не успев схватиться за гриву лошади, полетел наземь. На землю я упал на спину лицом вверх и с ужасом увидел, как прямо перед моим лицом очутилось копыто передней ноги лошади моего товарища, который скакал в нескольких метрах от меня. Лошадь уже хотела поставить свою ногу на мое лицо, но в самый последний момент приподняла копыто и перескочила через меня. Все это произошло в секунды, но в моем мозгу все словно сфотографировалось по отдельным кадрам. В последующие годы мне доведется еще не раз убедиться в том, что лошади не только мыслят, но и прекрасно соображают и ориентируются на местности. У них, как и у людей, очень разные нравы и характеры. Есть лошади покладистые и трудолюбивые, вспыльчивые и ленивые.

ВОСПИТАННИКИ НАШЕГО ДЕТСКОГО ДОМА В ОСНОВНОМ БЫЛИ КРУГЛЫМИ СИРОТАМИ. ПОЧТИ У ВСЕХ ОТЦЫ ВОЕВАЛИ НА ФРОНТЕ И К ТОМУ ВРЕМЕНИ ЕЩЕ НЕ ВЕРНУЛИСЬ ДОМОЙ ИЛИ ПОГИБЛИ. Многие по разным причинам потеряли и матерей. Были ребята из соседних районов и очень дальние, вроде меня. По национальной принадлежности – это была сборная СССР. Но я не помню ни одного конфликта на межнациональной почве. Нам было как-то все равно, кто какой национальности. Все общались между собой на русском языке. Независимо от национальности, кто-то пользовался среди ребят большим авторитетом, кто-то меньшим. Были и такие, кого просто недолюбливали. Очень часто устраивали друг против друга различные розыгрыши.

Обычно утренняя зарядка начиналась с бега по близлежащему парку. Бежали строем в один ряд, с интервалом в один-два шага друг от друга. В парке было много пеньков от срубленных деревьев. Иногда направляющий ради смеха перепрыгивал через пенек и бежал дальше, а бежавшие сзади, не ожидавшие такого подвоха, устраивали целую кучу малу, спотыкаясь и заваливаясь друг на друга. После такой встряски сон как рукой снимало.

Рядом со мной стояла кровать, на которой спал татарин по имени Фанауй. У него была довольно-таки странная привычка. Почти каждую ночь он просыпался где-то часа в два или три, вставал на кровати во весь рост, громко объявлял: «Внимание, говорит Москва» и начинал поливать мочой пол. Облегчившись таким образом, он спокойно укрывался с головой и моментально засыпал. Его наказывали, говорили с ним по-хорошему, но ночные «трансляции из Москвы» не прекращались. Он каждый раз объяснял, что это происходит с ним во сне и он ничего не помнит.

Однажды над ним хотели подшутить, но шутка не удалась, и вся группа осталась без обеда. Уборщица мыла в нашей группе пол и, оставив ведро с тряпкой и грязной водой, куда-то ненадолго вышла. Выбежал на минутку и наш «московский ночной диктор» Фанауй. Все были уверены, что он тут же вернется назад, приоткрыли немножко входную дверь, поставили ведро с грязной водой на верх двери и стали ждать возвращения Фанауя в группу, заранее предвкушая предстоящий балдеж. Едва мы успели установить ведро наверх, как дверь широко распахнулась, ведро с водой полетело вниз, ударилось о голову воспитательницы и упало на пол. С ужасом мы увидели, что вместо Фанауя в дверях стояла воспитательница с половой тряпкой через плечо, а некогда белоснежная шелковая кофточка сравнялась по цвету с половой тряпкой, которая висела у нее на одном плече. Тут же была подана команда строиться. Естественно, виновника так и не нашли, и вся группа осталась без обеда.

Тех, у кого недалеко от детдома проживали родственники, отпускали на короткое время к ним в гости. Я несколько раз гостил у тети Жени с дядей Леней. Я уже писал, что детдом находился от того села, где они жили, в двадцати километрах. Один раз я взял с собой зачем-то чемодан, сколоченный из досок, и эти двадцать километров шел почти целый день туда и еще один день обратно, хотя все мои пожитки вполне уместились бы в небольшом мешочке. В то же лето мы отпросились у директора сходить в гости к родственникам наших друзей, которые жили в районном центре Калтасы, в пятидесяти километрах от Касева. Вышли мы ранним утром и пришли в Калтасы поздним вечером. Ноги гудели от усталости, как высоковольтные провода. Отоспав ночь на русской печке, мы на следующий день, снова ранним утром, отправились в обратную дорогу. Отмахав в общей сложности за два дня сто километров, мы с большим трудом дотянули до детдома. Не зря в народе говорят, что дурная голова ногам покоя не дает. А еще говорят: «Молодо – зелено».

Иногда, выезжая в служебные командировки, директор детдома брал меня с собой. Какие он при этом преследовал цели, я не знаю. Первый раз мне довелось побывать с ним в городе Сарапуле. Уладив какие-то свои служебные дела, он поводил меня по городу, показав местные достопримечательности, после чего повел в ресторан пообедать. Там я увидел, как мне тогда показалось, настоящее чудо. Играл целый оркестр в автоматическом режиме. На эстраде сидел один аккордеонист, от его аккордеона тянулись провода к роялю, скрипкам и духовым инструментам, и по команде музыканта все вместе исполняли различные мелодии. С огромным интересом и любопытством я смотрел, как по команде аккордеониста ползунок с каким-то рычагом, похожим на палец, носился вдоль клавиатуры рояля и нажимал на различные клавиши. Скрипки, установленные вертикально вокруг вращающегося кольца-смычка, поочередно касались своими струнами этого кольца. Только трубы начинали звучать без видимых механических побуждений. Для того времени вся эта автоматика выглядела просто фантастически. От этого зрелища меня смог оторвать только украинский борщ, который нам подала официантка ресторана. За всю свою жизнь мне неоднократно доводилось побывать в различных ресторанах и кафе, но такого украинского борща мне отведать больше не довелось даже на Украине. Из какого множества продуктов он был приготовлен, я гадать не берусь, единственно, я обратил внимание, что там были даже свекольные листья. Вкус и вид этого борща я помню до сих пор. Возможно, еще придется когда-нибудь попробовать нечто подобное.