Ярослав Мудрый - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Карпов cтр.№ 102

Как и большинство ромеев, Пселл с крайним подозрением и неприязнью относился к «варварам», в том числе к русам, видя в них лишь источник постоянного зла для Империи. «Эго варварское племя, - писал он о русах в связи с их нападением на Константинополь, - все время кипит злобой и ненавистью к Ромейской державе и, непрерывно приумывал то одно, то другое, ищет предлога для войны с нами». А далее Псел да некий экскус в историю русско-византийских отношений первой половины XI века, из которого следует, что в течение по меньшей мере двадцати лет русы занимались исключительно тем, что готовились к предстоящей «беспричинной», по его выражению, войне: «Когда умер вселявший в них ужас самодержец Васиий (1025 год. - А. К), а затем окончил отмеренный ему век и его брат Константин (1028. - А. К) и завершилось благородное правление (то есть пресеклась мужская линия Македонской династии. - А. К.), они снова вспомнили о своей старой враже к нам и стаи мало-помау готовиться к будуим войнам. Но и царствование Романа (император Роман III Аргир, 1028-1034. - А. К) сочли они весьма блестящим и славным, да к тому же и не успели совершить приготовлений; когда же после недолгого правления он умер и власть перешла к безвестному Михаилу (император Михаил IV Пафлагонянин, 1034-1041. - А. К), варвары снарядили против него войско; избрав морской путь, они нарубили где-то в глубине своей страны лес, вытесали челны, маленькие и покрупнее, и постепенно, проделав все в тайне, собрали большой флот и готовы были двинуться на Михаила. Пока все это происходило и война только грозила нам, не дождавшись появления росов, распрощался с жизнью и этот царь, за ним умер, не успев как следует увердиться во дворце, следующий (племянник Михаила I по матери император Михаил V Калафат, 1041-1042. - А. К), власть же досталась Константину, и варвары, хотя и не могли ни в чем упрекнуть нового царя, пошли на него войной без всякого повода, чтобы только приготовления их не оказались напрасными. Такова была беспричинная причина их похода на самодержца»37.

Конечно, это явное преувеличение, ибо отношения между двумя странами более чем за полвека, предшествовавших войне, оставались - по крайней мере, внешне - вполне мирными, о чем мы уже говорили в самом начале главы38. И все же определенная логика в рассужениях византийского историка, несомненно, присутствует. Крайняя нестабильность политической ситуации в Империи после пресечения мужской линии Македонской династии, разумеется, не могла не отразиться на русско-византийских отношениях. Нельзя забывать о том, что межгосударственные договоры того времени носили во многом личный характер и требовали обязательного подтверждения в случае смены одного из правителей. За неполные четырнадцать лет после смерти Константина VIII в Империи сменилось четыре императора, что не могло не вызывать в Киеве определенной тревоги. Все это накладывалось на взаимное недоверие и неприязнь, которые обе стороны питали друг к другу. Отношение византийцев к Руси и русским ярко высвечивает приведенная выше цитата Пселла. Но и на Руси греков называли не иначе как «льстивыми», то есть склонными к коварству, обману, и явно недолюбливали их.

Ярослав, по-видимому, внимательно следил за развитием событий в Константинополе, тем более что он никогда не забывал о своем, пусть и косвенном, родстве с правящей династией. Императрица Зоя, дочь Константина VIII, приходилась родной племянницей его мачехе, царице Анне, а все императоры, правившие после Константина VIII, получали права на престол лишь постольку, поскольку вступали в связь со стареющей императрицей: Роман III, Михаил IV и Константин IX Мономах приходились Зое мужьями, а Михаил V был усыновлен ею. Сценарий появления очередного обитателя константинопольского дворца всякий раз повторялся: новый претендент на престол очаровывал и утешал любвеобильную и доверчивую императрицу, а затем, воцарившись, сразу же охладевал к ней. При Пафлагонянине Зоя оказалась почти в полной изоляции, а его племянник Калафат и вовсе попытался постричь свою приемную мать в монахини и даже выслал ее из Константинополя. Правда, именно эта вопиющая неблагодарность и стоила ему престола, а затем и жизни. 20 апреля 1042 года, в тот самый день, когда Зоя была сослана на один из Принцевых островов близ Константинополя, мощное народное восстание в защиту «матушки Зои» потрясло столицу Империи. Преетарелая императрица была срочно возвращена во дворец, но это уже не могло спасти положения. Народ настоял на провозглашении императрицами-соправительницами Зои и ее младшей сестры Феодоры; Каафат же был ослеплен разьяренной толпой и вскоре скончался в ссылке. Спустя полтора месяца 64-летняя Зоя в третий раз вышла замуж (богобоязненная Феодора отказалась от замужества) - на этот раз за представителя одного из самых знатных семейств Византии Константина Мономаха (по слухам, ее прежнего любовника), который и стал новым императором ромеев39.

В этих событиях принимали участие и выходцы из Руси, прежде всего наемники, находившиеся на службе у императоров, те самые «воины с секирой на плече» (так называли в Византии русских и норманнов), которые составляли ядро императорской гвардии. Среди тех, с чьих слов князь Ярослав мог узнать подробности произошедшей в Константинополе драмы, был известный нам норвежец Харальд Сигурдарсон, будущий Харальд Хардрада (Суровый Правитель) - единоутробный брат Олава Святого, который некогда находился на русской слубе, а около 1034 года во главе военного отряда в пятьсот человек обьявился в Византии, где поступил на службу к императору Михаилу IV Пафлагонянину; Харальд участвовал во многих войнах и походах, в частности, воевал под нача'ом знаменитого византийского полководца Георгия Маниака (Гюргира, как именуют его саги) и совершил немало подвигов в Палестине, Южной Италии, Болгарии и на Сицилии. В течение всего своего пребывания в Империи он поддерживал самые тесные связи с князем Ярославом и регулярно отправлял ему на сохранение все то золото и все те драгоценности, которые получал за свою службу или захватывал в качестве военной добычи.

Несмотря на ощутимую разницу в возрасте, Ярослава и Харальда связывали дружеские отношения. Более того, норвежский конунг очень рассчитывал породниться с могущественным русским князем. Полагали даже, что сама его поездка в «Микагард» (Константинополь) была вызвана исключительно его желанием добиться руки русской княжны. «У конунга Ярицейва и княгини Ингигерд, - рассказывается в сборнике саг, известном как «Хульда» («Сокрытый, тайный пергамен»), - была дочь, которую звали Элисабет (Елизавета. - А. К), норманны называют ее Элисив. Харальд завел разговор с конунгом, не захочет ли тот отдать ему девушку в жены, сказа, что он известен родичами своими и предками, а также отчасти и своим поведением». «Это хорошо сказано, - отвечал ему будто бы Ярослав, - думается мне, во многих отношениях дочери моей подходит то, что касается самого тебя; но здесь могу начать говорить… что это было бы несколько поспешное решение, если бы я отдал ее чужестранцу, у которого нет государства для управения и который к тому же недостаточно богат движимым имуществом…» «После этого решил Харальд отправиться прочь из страны… Расстались они с конунгом Ярицвейвом лучшими друзьями»40.

В рассказах Харальда правители Ромейской державы выглядели не лучшим образом. Норвежский конунг принимал непосредственное участие в расправе над императором Михаилом V и в разграблении императорского дворца в апреле 1042 года, а кроме того, успел побывать в заточении. «Жена конунга Зоя Могучая» (то есть императрица Зоя), рассказывается в «Круге земном» Снорри Стурлусона, «обвинила Харальда в том, что он присвоил имущество греческого конунга, которое захватил во время военных походов… И вот греческий конунг приказал схватить Харальда и отвести его в темницу». Если учесть, что все ценности, собранные Харальдом, переправлялись в Киев, то станет понятно, что обвинение это косвенно задевало и князя Ярослава. Причем речь шла о весьма внушительных суммах. «Там скопились безмерные сокровища… потому что он ходил походами в ту часть мира, которая всего богаче золотом и драгоценностями, - рассказывают саги. -…Там было столько добра, сколько никто в Северных Странах не видал в собственности одного человека»41. В отношении этих денег Ярослав показал себя безукоризненно честным и щепетильным человеком: все те богатства, которые пересылал ему норвежец, он сохранил в целости и сохранности и вернул владельцу, как только тот возвратился на Русь. (Иного, разумеется, и нельзя было ожидать. впрочем, заметим, что то, что представлялось немыслимым богатством в Скандинавии, наверное, отнюдь не выглядело таковым в глазах русского князя.) Но тем обиднее должны были казаться ему обвинения, прозвучавшие в Адрес Харальда в Константинополе.