Когда душа любила душу. Воспоминания о барде Кате Яровой - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Янковская cтр.№ 48

Катя спросила тогда у Кошелевой: «Что вам больше нравится? Чтобы продавщица дарила вам улыбку, не испытывая никаких чувств? Или откровенно выражала вам своё неудовольствие?.. Саша (Вайнер — Т. Я.) предпочитает второе. Он больше всего ценит искренность как сущностное состояние человека и считает, что только в этом случае плохое состояние можно изменить, не пожалев собственной души. Подлинный контакт ценен. Я, кстати, проводила опыт. Со злющей продавщицей за прилавком поговоришь и расположишь её к себе».

В том последнем интервью Каневский спросил у Кати: «Любили ли вы когда-нибудь?» Она отвечала, что любовь, по её мнению, это не просто любовь к какому-то конкретному человеку, это состояние души, которое или есть у человека, или нет. У кого-то это может быть ненависть, равнодушие, пустота. «Моё состояние души — это состояние любви. Поэтому, если сказать, любила ли я когда-нибудь — конечно, я любила. Всю свою жизнь». Такой человек не мог уйти из жизни бесследно. Она сама сказала об этом: «Любовь не кончается, просто кончается жизнь».

Казалось, были все предпосылки к тому, чтобы Катя Яровая стала широко известной — если не при жизни, то потом. Но этого не произошло. Этот феномен — незаполненный пробел в фундаменте её мифа. Я уже писала о причинах её малой известности, но есть и другие, в том числе более глубинные. Возможно, Кате не хватало полного перевоплощения в героя своего времени, выполняющего запрос толпы — пусть небольшой, — которая могла бы сделать её своим кумиром. Она оставалась собой даже в песнях с явно не тождественной ей лирической героиней. А её политическим песням не хватает антироссийского пафоса, чтобы её подняли на щит определённые группы диссидентов. В них речь шла о конкретных недостатках и проблемах в СССР и на постсоветском пространстве, но многие из них, кроме самых специфических, свойственны планете людей в любой её точке. С годами более важным становится не злободневное, а эпическое в её песнях.

Это относится и к таким известным политическим песням, как «Афганистан», где давно уже воюют совсем не те мальчики, перед которыми она пела в ташкентском госпитале, и «Песня про моё поколение». В первой из них схвачена важная примета нашего времени: война стала зрелищем для потребителей индустрии развлечений во всём мире, которые «не мигая смотрят в голубой экран», «пьют чай и точат лясы», пока им показывают по телику, как где-то гибнут люди.

Может, и хорошо, что Катя оказалась в стороне от чрезмерного внимания когорт, сотворяющих кумиров, а затем с наслаждением низвергающих их. Не было возни вокруг её имени, которая мешала бы людям, открывшим для себя её песенную поэзию, просто любить её. О ней написано несколько десятков статей, и все — с любовью, тогда как многих кумиров позднесоветского времени старательно спихивают с пьедесталов, даже Высоцкого. А какая была любовь! Катя говорила мне, что некоторые женщины признавались ей, что испытывают оргазм, слушая песни Высоцкого. «Ревёт стотысячное стадо и рукоплещет стадион». А назавтра то же стадо подвергает остракизму вчерашних любимцев.

Цветаева, говоря о Маяковском и Пастернаке, отмечала «объединяющий их пробел песни. Маяковский на песню не способен, потому что сплошь мажорен, ударен и громогласен… Пастернак на песню не способен, потому что перегружен, перенасыщен и, главное, единоличен. В Пастернаке песне нету места, Маяковскому самому не место в песне. Поэтому блоковско-есенинское место до сих пор в России “вакантно”… Для того чтобы быть народным поэтом, нужно дать целому народу через тебя петь. Для этого мало быть всем, нужно быть всеми, то есть именно тем, чем не может быть Пастернак… чем не хочет быть Маяковский: глашатай одного класса, творец пролетарского эпоса». Позднее вакантное блоковско-есенинское место занял Высоцкий. Народное начало присутствует у Кати, но и его она «пропускает через себя», индивидуализирует, исключая возможность «целому народу через себя петь». Она поёт от себя, хоть и выражая при этом чувства и мысли миллионов. Однако полного слияния с миллионами не происходит.

Думаю, её настоящее признание всё ещё впереди. Тим Сергэй назвал Яровую самым недооценённым бардом России, и должно наступить время, когда её наследие займёт подобающее место в пантеоне русской литературы и авторской песни. Высокие оценки её творчества и личных качеств звучали неоднократно, Катю считали «самой» не только в плане недооценки. Её часто сравнивали с Высоцким, называли «Высоцким в юбке» — в России это высшая степень признания для барда! Многие находили у неё общность с Галичем, имевшим огромное влияние в 60–70-е годы и оставившим глубокий след в истории бардовской песни в Советском Союзе. Белла Езерская писала, что Катя «оказалась единственным поэтом, кто написал своё семидесятническое мучительное “Печально я гляжу на наше поколенье…”», и что ею написаны «самые проникновенные стихи о любви», которые Белле «приходилось когда-либо читать в советской поэзии». Евтушенко выделил её среди бардов 80-х годов, назвав «певшей от имени молчащих», а Джимбинов, отмечая Катину единственность, уникальность, поздравил её: «Вы создали такие ценности, которые уже остались, даже если вы сегодня умрёте». Всё это слагаемые её мифа, до сих пор ещё не дописанного. Не может поэт таких «необыкновенных творческих качеств и достоинств» (Губерман) так и остаться «самым недооценённым».

А пока по крупицам продолжается процесс узнавания поэта во всём диапазоне творчества. Этому помогает дочь барда Катя Рыбакова, которая исполняет в том числе и ранние мамины песни, не столь известные, поскольку в последние годы жизни они не звучали в концертах и их нет на кассетах, которые Яровая записала для распространения. А это большой лирический пласт! В сохранении раннего репертуара, безусловно, помогает дочери Валерий Рыбаков, к спектаклям которого его жена писала песни. (В возвращении к слушателям песенного наследия Кати Яровой в полном объёме могут помочь аудиоархивы коллекционеров авторской песни.) Примечательно и то, что во Франции Катя Рыбакова поёт мамины песни в собственном переводе. Они звучат в духе любимого во всём мире французского шансона. Нам не дано предугадать, как отзовутся наши слова и дела, но и этот кирпичик займёт своё место в общей кладке мифа.

На концерте в Нью-Джерси летом 1990 года Катя говорила об СССР: «Я думаю, что ничего хорошего там не будет. Откуда там взяться хорошему? Из какого места? Я думаю, что всё будет очень плохо. Скорее всего, будет опять тоталитарный режим, и многие, кстати, будут довольны. Людей специально запугивают — например, накануне намеченной на 25 февраля протестной акции по радио объявляли: завтра будет страшный гололёд, не выходите на улицу. И люди боятся и не выходят, и всё спокойно, как в лучшие времена. “Ведь главное, чтоб не было войны”». А после года, проведённого в Америке, и августа 91-го она говорила уже иначе.