Нам нужна великая Россия - читать онлайн книгу. Автор: Петр Столыпин cтр.№ 48

Третий обвинитель – Лопухин, бывший директор департамента полиции. В настоящее время Лопухин привлечен к следствию по обвинению в пособничестве партии социалистов-революционеров, выразившемся в том, что он обнаружил партии службу Азефа делу розыска. Данные предварительного следствия, не опровергаемые и самим Лопухиным… (Возглас слева: «Не подлежит оглашению!») Виноват: я слышу тут – «не подлежит оглашению». Я считаю, что как лицо, стоящее во главе правительства, я имею право рассматривать данные предварительного следствия, и, раз они в настоящее время не признаны судебной властью секретными, я могу ими воспользоваться и сообщить их предварительному собранию. (Возгласы слева и в центре: «Правильно!»)

Поэтому я и говорю – по данным предварительного следствия, не опровергаемым самим Лопухиным, осенью минувшего года во время случайной, будто бы, встречи его с Бурцевым в Германии, а затем во время посещения его, Лопухина, 10 декабря минувшего года в Лондоне в гостинице тремя террористами – Савинковым, Аргуновым и Черновым, он подтвердил им, что Азеф был сотрудником департамента полиции.

Я, господа, упоминаю об этом не для того, чтобы оценивать поступок Лопухина, его оценит нелицеприятный суд. (Возгласы слева: «Нет его в России!») Если бы правительство не довело этого дела до суда, если бы оно терпимо отнеслось к сношениям бывших высших административных лиц с революционерами, с проповедниками террора, с участниками даже кровавого террора, к разоблачениям этих бывших сановников, хранителей государственных тайн, перед революционным трибуналом, то это знаменовало бы не только боязнь перед разоблачениями, не только трусливую робость перед светом гласности, а полный развал государственности (рукоплескания центра).

Тауэрский мост в Лондоне. Открытка начала ХХ в.

Но я не берусь, господа, объяснить вам, почему Лопухин сделал то, что он сделал; мне нужно было знать другое, а именно: не обладал ли он сведениями о преступности Азефа, о соучастии его в террористических деяниях. С этой точки зрения я и рассматривал следственный материал и могу утвердительно сказать, что Лопухин этими данными не обладал, что он о преступных деяниях Азефа в этом смысле ничего революционерам не сообщал, а напротив, представители революционных партий сообщили Лопухину якобы об активном даже соучастии Азефа в убийстве Великого князя, в убийстве статс-секретаря Плеве и в подготовлении цареубийства.

Таким образом, выходит, что революционер, убежденный проповедник террора, разоблачает перед бывшим директором департамента полиции бывшего его сотрудника, не сообщая ему при том никаких фактов в подтверждение, так как Бурцев указал Лопухину, что у него есть много источников для улик против Азефа, но сообщил ему только об одном – о показаниях Бакая, а бывший директор департамента полиции на основании этих данных предает революционерам бывшего сотрудника департамента полиции, якобы опасаясь дальнейшей его вредной деятельности. Я полагаю, что факты и сведения, могущие предотвратить такого рода несчастья, скорее уместны в руках правительства, чем в руках террористов, и поэтому решил, что если были такие данные, то пусть на них прольет свет процесс Лопухина; но, видимо, и этот процесс даст только те голословные данные, которые оглашаются уже теперь заграничной прессой.

Какие же, господа, из всего этого выводы?

Вывод первый, о котором я упомянул, что у меня в настоящее время нет никаких данных для обвинения должностных лиц в каких-либо преступных или незакономерных деяниях. В настоящее время у меня нет в руках и данных для обвинения Азефа в так называемой провокации. Второй вывод, вывод печальный, но неизбежный, – что покуда существует революционный террор, должен существовать и полицейский розыск. Познакомьтесь, господа, с революционной литературой, прочтите строки, поучающие о том, как надо бороться посредством террора, посредством бомб, причем рекомендуется, чтобы бомбы эти были чугунные, для того чтобы было больше осколков, или чтобы они были начинены гвоздями. Ознакомьтесь с проповедями цареубийств.

Калуга. Открытка начала ХХ в.

Ознакомьтесь с проповедью, с горячей проповедью о необходимости продолжения террора, каковая резолюция была еще принята партией революционеров в Лондоне в 1908 году и которая принята теперь группой парижских революционеров уже после бегства Азефа, и скажите, господа, может ли правительство по совести удовольствоваться только внешней, наружной охраной или на его ответственности, на его совести лежит охранять и Государя, и государственность другими путями, путями внутреннего освещения.

Я знаю, мне скажут: этот путь опасен; это путь, который влечет и к превышению власти, и к провокации. Я, господа, не буду утомлять ваше внимание перечислением ряда инструкций, циркуляров, которые даны были мною по полиции для предупреждения таких явлений; не буду указывать на то, что в настоящее время усердно работает комиссия под председательством государственного секретаря Макарова по больному для нас вопросу о реформе полиции. Напомню только, что все те случаи провокации, которые доходили до правительства, подвергались судебному расследованию. Ведь недавно еще жандармский офицер осужден к арестантским отделениям; недавно еще в Калуге сотрудник департамента полиции был предан суду, несмотря на то, что он угрожал, что откроет всех остальных сотрудников и все известные тайны; точно так же и в Пензе сотрудник предан суду, несмотря на то, что он в прежнее время оказал ценные услуги департаменту полиции. Я пойду дальше, господа, и скажу, что хотя в настоящем случае я расследовал добросовестно дело и не нашел следов провокации, но в таком деле злоупотребления и провокации возможны, и напрасно ссылаются на мою речь в Первой Государственной думе.

Я говорил тогда, что правительство, пока я стою во главе его, никогда не будет пользоваться провокацией как методом, как системой. Но, господа, уродливые явления всегда возможны! Я повторяю, что когда уродливые явления доходяг до правительства, когда оно узнает о них, то оно употребляет против них репрессивные меры. Я громко заявляю, что преступную провокацию правительство не терпит и никогда не потерпит. (Рукоплескания справа.)

Но, господа, уродливые явления нельзя возводить в принцип, и я считаю долгом заявить, что в среде органов полиции высоко стоит и чувство чести, верности присяге и долгу. Я знаю службу здешнего охранного отделения, я знаю, насколько чины его пренебрежительно относятся к смертельной опасности. Я помню двух начальников охранного отделения, служивших при мне в Саратове, я помню, как они меня хладнокровно просили, чтобы, когда их убьют, я озаботился об их семьях. И оба они убиты, и умерли они сознательно за своего Царя и свою родину. А недавний случай в Москве, когда на пустой даче в окрестностях Москвы была устроена ловушка и в эту ловушку попал наряд охраны, когда с крыши чердака революционер наверняка расстреливал каждого подходящего к этой даче, разве задумались ночью начальник охранного отделения и его помощник и не бросились ночью же выручать своих товарищей? Оба были тяжело ранены, но разве они не доказали, что доблесть и честь для них дороже жизни? Я хотел, я должен был на этом кончить, но предыдущие речи меня убедили, что из моих выводов могут построить превратное заключение.