От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. | Нина Владимировна Васильева, Виталий Богданов, Виктор Гаврилов | страница 65 | pharmateka.ru

Еще одним аргументом в пользу того, что именно Германия первая пошла на сближение с СССР, может служить Меморандум имперского правительства, врученный ранним утром 22 июня 1941 года И. Риббентропом заместителю наркома иностранных дел, полномочному представителю СССР в Германии В. Г. Деканозову, в котором были изложены причины нападения Германии на СССР. Меморандум начинался с констатации того факта, что именно германское правительство «предприняло попытку» «найти баланс интересов между Германией и СССР», а Москва лишь пошла навстречу этим предложениям^[462].

Великобритания и Франция, напуганные германской оккупацией Чехословакии и возрастающим усилением мощи Германии, в свою очередь, предпринимали ответные меры, чтобы сохранить влияние в традиционной сфере своих интересов и оградить себя от втягивания в войну. Захват Чехословакии означал демонстративное нарушение Гитлером продиктованных им же условий Мюнхенского соглашения. Столь неожиданный и неприятно пугающий финал политики умиротворения поставил Великобританию, Францию и их союзников в весьма затруднительное положение. Если сразу же после заключения Мюнхенского соглашения в демократических странах Европы и мира значительная часть общественности воспринимала Н. Чемберлена и Э. Даладье как миротворцев и спасителей человечества от пожара мировой войны, то теперь стало ясно, что англо-французская концепция сохранения безопасности в Европе потерпела полный крах. Отражение этих настроений можно, например, найти в дневнике О. Харви, личного секретаря министра иностранных дел Великобритании Э. Галифакса. 13 ноября 1938 года он сделал в своем дневнике запись, в которой говорил о том, что вся информация из Германии показывает, что германское правительство «смеется над нами, презирает нас и хочет вытеснить нас морально и материально с наших мировых позиций»^[463].

События 1938-го и начала 1939 года наглядно продемонстрировали, что, отказываясь от создания системы коллективной безопасности совместно с СССР и заключив Мюнхенское соглашение, правительства Великобритании и Франции явно недооценили опасность, исходившую от Гитлера. Но и налаживать партнерские отношения с Советским Союзом в целях предотвращения мировой войны они не собирались. Такая позиция была обусловлена не только неприятием западными странами коммунизма, но имела и другую подоплеку. Так, по мнению ряда отечественных историков, одна из причин крылась в неверии западных стран, как до Мюнхена, так и после него, в то, что советские вооруженные силы после «истребления с ведома и по воле Сталина командного состава» представляют реальную военную силу, а система управления народным хозяйством страны достаточно эффективна, чтобы на СССР можно было надежно опереться в качестве партнера по антигитлеровской коалиции^[464]. Однако, по нашему мнению, это соображение не играло решающей роли в реальной политике лидеров западных стран, особенно Великобритании. Правительство Чемберлена, одержимое антисоветскими настроениями, в принципе не желало вести какого-либо конструктивного диалога с СССР^[465]. Более того, после Мюнхена британские и французские правители хотели бы направить германскую агрессию против Советского Союза.

С другой стороны, из-за того, что Великобритания и Франция всем своим предыдущим поведением и особенно позицией, занятой во время чехословацкого кризиса, откровенно продемонстрировали, что не воспринимают Советский Союз в качестве равноправного партнера, советское руководство в свою очередь все меньше и меньше было готово на совместные действия с западными державами, резонно опасаясь, что СССР может оказаться заложником в крупной политической игре потенциальных «союзников» и в конце концов останется один на один с воинственной и сильной Германией.

Советское руководство расценило Мюнхенское соглашение как антисоветский сговор империалистических держав. 10 марта 1939 года Сталин в речи на XVIII съезде ВКП(б) подверг серьезной критике политику «невмешательства» и заявил, что не собирается «таскать каштаны для других из огня», имея в виду Англию и Францию, и привлек внимание к их попыткам спровоцировать конфликт СССР с Германией «без видимых на то оснований»^[466]. В качестве одной из целей советской внешней политики было определено следующее: «…Соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками»^[467]. Одни историки расценивают это выступление Сталина как сигнал к политике сближения с Германией^[468]. Другие же полагают, что это выступление «свидетельствовало скорее о нервозности тогдашнего советского лидера ввиду опасного развития ситуации… Советский Союз осуждает Германию, Италию и Японию за их агрессивные акты, а англичан, французов и американцев – за политику „умиротворения“ агрессоров. Всем западным сестрам было выдано в докладе по серьгам»^[469].

Следует подчеркнуть, что в условиях надвигавшейся мировой войны СССР еще не раз пытался реализовать идею создания совместно с ведущими западными державами системы коллективной безопасности, направленной против гитлеровской Германии, ее союзников и сателлитов. Но всякий раз он сталкивался с непониманием, недоверием и пренебрежительным отношением с их стороны.

Лишь в середине марта 1939 года, после всех опасных изменений в соотношении сил в Европе в пользу Германии, а также принимая во внимание полученные британской разведкой сведения о возможном советско-германском сближении, Лондон решил внести существенные коррективы в свою политику. С одной стороны, Великобритания решила предоставить гарантии Польше (а вскоре и ряду других европейских стран) по оказанию поддержки в случае любых действий, угрожающих ее независимости, о чем было заявлено 31 марта; а с другой – активизировать контакты с Советским Союзом, практически прекращенные после Мюнхенского соглашения. Однако опасения Лондона по поводу возможности «нового Рапалло» не исчезли полностью^[470].