ПроЖИВАЯ. Как оставаться счастливым, проживая самые сложные моменты жизни - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Савельева cтр.№ 44

Неужели Бог не понимает, что зачастую самоубийство – это не попытка умереть, а попытка избавится от боли?! Неужели он не понимает, что болезнь в человеке порой сильнее его самого?

Я расплакалась. Не может Бог не понимать, он же самый Мудрый. Он же Отец! Как не простить ребенка своего?

– Что случилось? – спросил муж, который опять оказался рядом.

Я кивнула на объявление.

– Вот ты как понимаешь это объявление? – спросила я, вытирая слезы. – Бог обиделся и не прощает тетю Галю? А если человек расстался с жизнью, потому что… ну не знаю, психически болен или не смог перенести боль страшную, физическую, но при этом он хороший человек, который, скажем, помог мне и многим другим людям. Почему я не могу за него помолиться?

– Я знаешь, как понимаю это? Бог дал человеку жизнь, – задумчиво ответил мой муж. – Жизнь – это дар. А человек как бы выбросил этот дар, отказался. Не надо ему как будто. А ведь в жизни у каждого разные испытания, а некоторые из них и правда невыносимые, чудовищно тяжелые… Бог не обиделся. Наоборот. Просто… он как бы говорит: бесполезно молиться и свечи ставить, ибо человек нигде сейчас. Не в царствии небесном, а нигде. И молитва не дойдет до адресата, и свеча… В этом смысл. В предупреждении: она «нигде».

Мне не хватало понимания. Как это она нигде? Она хорошая женщина, просто болела. Но при жизни ведь сделала много добрых дел и теперь живет в сердцах тех, кому помогла. А не нигде.

В моем сердце, например, она точно живет…

Вот почему, когда мы идем в фитнес-клуб, то берем тренера по фитнесу, чтобы он подсказал, как нам накачать мышцы правильно. Мы находим себе тренера по теннису, по инвестициям или по другим тренировкам.

Вдруг я увидела тетушку, которая работает в церковной лавке. Я ее знаю. Ее дочка училась со мной в одной школе.

Она кивнула мне и улыбнулась. И я, повинуясь минутному порыву, подошла к ней и выпалила:

– У моей подруги была депрессия. Она покончила жизнь самоубийством. Я никак не могу поставить свечу за упокой ее души? И написать записку не могу?

– Если это душевное расстройство, то разрешается. Даже отпевают, но только справка нужна.

– Правда?

– Да. Это же не человек себя убил, а болезнь его убила… Бог понимает…

– Ох… Бог очень мудрый…

– Конечно. Он же Бог…

– Спасибо вам. Привет дочке передавайте…

Я встала – и поставила свечку за Галю. И записку написала за упокой.

У меня нет справки, но кому ее предъявлять? Богу?

Господи, спаси и сохрани.

Ко мне подошел мой муж и спросил:

– Все-таки поставила?

– Да. Бог все понимает. Он очень мудрый.

– Так и есть. Как ты?

– Мне легче… Намного. А еще знаешь что?

– Что?

– Я очень рада, что ты справился и мы вместе.

Лена досталась мне от мамы. Сначала она дружила с ней, а потом как-то и мы подружились.

Лена была намного младше мамы и намного старше меня. Прямо математический ребус, а не Лена.

В итоге мы с ней в какой-то период времени сильно сдружились, и я шутила, что «донашиваю» Лену за мамой. Она искренне хохотала над этой фразой. У меня вообще всегда получалось ее рассмешить.

Я не знаю, почему Лена выбрала меня в друзья. Я молодая, глупая и бедная. А Лена – взрослая, мудрая и обеспеченная.

У нас, параллельных прямых, совсем нет точек пересечения. Только общий смех. Зато его было много.

Когда мы вместе гуляли, нам все было смешно. Вот просто все. Лена говорила, что я ей «качаю щеки», потому что со мной они все время растянуты в улыбке. Мне было приятно, хотелось и дальше быть фитнес-тренером для щек.

Однажды летом мы с ней пошли гулять в Парк Горького. Лена позвонила и попросила:

– Сходи со мной в парк? Мне очень нужно. Потому что мне сейчас грустно.

И я пошла. Конечно, пошла. С удовольствием.

Лена грустила, потому что обнаружила, что ее сыновья-погодки совсем выросли. Им уже двенадцать и четырнадцать лет, у обоих есть девушки, и оба мечтают уже жить отдельно.

В тот август они уехали в лагерь, а Лена чувствовала себя… ненужной. Не надо ни о ком заботиться, никому не надо стирать, готовить тоже не надо. Дома – пусто.

Мне хотелось ее поддержать. Но у меня тогда еще не было детей, поэтому я не знала правильных слов.

Сегодня я бы сказала что-то вроде: «Лучшее, что могут сделать родители для своих детей, – научить их жить без родителей. Лена, ты смогла. Это очередной этап. Это так здорово, поздравляю!»

А тогда я сказала:

– Знаешь, Лен, я в детстве читала книгу про Питера Пена. Питер Пен – это мальчик, который не хочет взрослеть. У него, например, до сих пор молочные зубы. Он забавный, но его проблема в том, что он сказочный персонаж. А твои сыновья – настоящие мальчики, будущие мужчины. И они хотят взрослеть: менять молочные зубы на коренные, а детские привычки – на взрослые. Это так хорошо и так правильно. И то, что ты грустишь, тоже правильно. Твои дети – настоящие, а не Питеры Пены.

Я запнулась. Получился прямо тост.

Тогда не было возможности купить кофе на каждом углу, и у нас с собой был маленький термос с кофе: Лена пила из крышечки, а я – из самого термоса. Так вот хотелось прямо чокнуться после моей пламенной речи про Питера Пена.

Лена заплакала. И сказала, что ходит к дорогому психологу, чтобы отрабатывать вот эту сепарацию детей. Но все сеансы психолога не помогли ей так, как эти мои слова.

А мне было так приятно, что я тоже заплакала.

Вот такие, заплаканные, мы дошли до аттракционов, где была карусель – такие сиденья на цепочках. На ней почему-то никто не катался. Лена спросила:

– Может, прокатимся?

А я ответила:

– Конечно, давай.

Мы уселись на ту карусель, полетели по кругу, и нашими платьями задорно играл ветер, слезы высохли, и мы как давай хохотать – это получалось у нас всегда и лучше всего.

Прекрасный был день, невозможно прекрасный…

Потом наступила осень и мой день рождения. На него Лена сделала мне дорогущий подарок – красивейшее платье с ручной вышивкой.

Я знаю, сколько оно стоит, потому что мы вместе его мерили. Точнее Лена померила в одном из магазинов и говорит: «На мне такое не очень сидит, а у тебя с талией дела получше обстоят, померь».