Темза. Священная река - читать онлайн книгу. Автор: Питер Акройд cтр.№ 43

Были и другие типы речных преград. Запруды, которые строились для водяных мельниц, создавали сильную струю, вращавшую колесо. Рыбаки опускали в реку верши. На ранних стадиях использования реки мельничные запруды и верши были обыденным явлением, но с самого начала они мешали судоходству, поэтому властители смотрели на них косо. В правление Ричарда I городу Лондону была дарована хартия, где говорилось, что “все преграды для тока Темзы надлежит убрать, где бы они ни были”. Восемнадцать лет спустя плотины были вновь запрещены Великой хартией вольностей. В тридцать третьей статье этого документа, подписанного у Темзы, говорится: “Все запруды на будущее время должны быть полностью сняты с Темзы, и с Медуэя, и по всей Англии, кроме берега моря”. Столь частое повторение запрета наводит на мысль, что его не исполняли. При Ричарде II снова было велено ликвидировать все плотины, но указа опять-таки не послушались. В 1405 году лорд-мэр Лондона сэр Джон Вудкок распорядился разобрать все запруды ниже Стейнза, но вскоре они вновь появились. Их повсеместность показывает, насколько благополучие людей зависело от запруживания реки. Генрих VI издал указ, запрещающий “прикреплять сети к чему-либо над реками”, а Эдуард IV повелел штрафовать на 100 марок любого владельца запруды. Все эти меры не дали результата. Темза – река чрезвычайно консервативная.

В сравнительно тихих водах верховий обычно строили только запруду, тогда как ниже по течению ее, как правило, соединяли со шлюзом. В XVIII и XIX веках рядом нередко стоял домик смотрителя, служивший, бывало, и гостиницей для усталых речных путников. Зачастую в таком месте сооружался еще и примитивный пешеходный мост. Впоследствии запруды стали выходить из употребления, и многие из них в XIX столетии были разобраны. Часто их заменяли шлюзами, однако во многих случаях шлюз и запруда по-прежнему соседствовали друг с другом. Пешеходные мосты строились также на месте старинных примитивных бескамерных шлюзов.

Запруды были таким привычным явлением на реке, что им давали имена, просуществовавшие много веков: Запруда старика, Запруда старой Нэн, Тростниковая запруда, Запруда Кента, Десятифутовая запруда, Запруда Уинни Уэг, запруда “Ноев ковчег”, Запруда кожевника. В Кавершеме была запруда, называвшаяся “Трещотки”. Но самая знаменитая и свирепая запруда на Темзе испокон веку называлась “Веревка”. Она расположена близ Сандфорда, между Оксфордом и Иффли, и печально известна обилием утопленников. На берегу там стоит каменный обелиск в память тех, кто погиб в здешних бешеных водах. В потоке крутятся обломки деревьев и старых мостов, всевозможный мусор, даже бетонные блоки.

Мельники Темзы обеспечивали другую обширную и важную часть ее трудовой жизни. Между Оксфордом и Стейнзом насчитывалось двадцать восемь водяных мельниц, из которых пятнадцать упомянуты в Книге судного дня ^[40], а остальные возникли лишь ненамного позже. Вот вам очередной пример речной консервативности. Водяная мельница как таковая – весьма древнее приспособление; первое упоминание о ней содержится в стихотворении Антипатра Фессалоникийского, датируемом 85 годом до н. э. Первая водяная мельница в Англии была построена, видимо, в v веке, и с тех пор почти пятнадцать столетий “веселый мельник” удовлетворял хозяйственные нужды округи. Не все, однако, были довольны тем, что он запруживал реку и отводил воду в своих целях. Зачастую он серьезно затруднял этим судоходство, и нередки были случаи, когда он требовал с лодочников денег за проход. Есть старинная арабская пословица: “Чистую воду не заставишь крутить мельницу”. Налагая узду на чистую воду Темзы, мельник, по мнению иных, совершал нехорошее дело. Как писал один анонимный речной поэт,

Согласно подсчетам, на Темзе было примерно сорок водяных мельниц. Цифра кажется несколько заниженной, но иной источники не приводят. Книга судного дня упоминает о мельнице почти в каждой деревне на Темзе выше Виндзора. Важную роль играли мельницы в Марлоу и Хэмблдине, в Мейплдареме и Херли, в Темпле и Марше. Мельницы имелись в Детфорде и Ламбете. Крупные мукомольные предприятия действовали в Баттерси (компания “Ховис”), в Королевских доках (“Спиллерз”) и на Айл-оф-Догс (“Макдугаллз”).

Необходимость тянуть суда на бечеве существовала, вероятно, с тех самых пор, как на берегах реки появились люди. На пристанях артели бурлаков поджидали случая, когда надо будет протащить барку или иное судно по определенному участку реки. Пока позволяла береговая тропа, шла одна артель, когда тропа кончалась, впрягалась артель на другом берегу. Эти тропы так и назывались “бурлацкими”. Некоторые из этих артелей насчитывали до восьмидесяти человек. Люди шли босиком с перекинутой через плечо бечевой и готовы были по пояс погрузиться в ледяную воду. Вес бечевы доходил до тонны, длина – до 350–450 м.

Это была тяжелая и незавидная работа. Бурлаки трудились на Темзе с незапамятных времен, и лишь во второй половине XVIII века людей начали заменять упряжки лошадей или, изредка, ослов. Как и других речных работников, бурлаков часто обвиняли в грубости, строптивости и сквернословии. Частенько их называли “грозой” приречных деревушек. Разумеется, они много и крепко пили и проявляли все неприятные речные качества.

Грубый язык был отличительной чертой бурлаков и иных тружеников Темзы. Один французский путешественник XVIII столетия заметил о барочниках, что они “употребляют особые, непривычные выражения, обыкновенно весьма грубые и забористые, которых я никак не могу здесь привести”. Богохульством и матерщиной лодочники славились со Средних веков и до тех пор, пока их владычеству на Темзе не пришел конец. Брань стала своего рода традицией. В “Оксфордском словаре английского языка” понятие water-language (“водный язык”) определяется как “грубый язык лодочников” и дается отсылка к выражению water-wit (водное остроумие). Остроумия в классическом понимании тут, однако, было мало.

Сквернословие всегда ассоциировалось с Темзой. Одним из словечек, означающих площадную ругань, было попросту “биллингсгейт” – так прославился язык грузчиков и торговок приречного Биллингсгейтского рыбного рынка в Лондоне. “Биллигсгейтской торговкой” могли назвать любую грубую, сварливую бабу.

Дурной язык стал, кроме того, предметом законотворчества. В 1701 году корпорация лодочников запретила своим членам “употреблять нескромные, непристойные и грубые выражения в отношении пассажиров и друг друга, ибо сие оскорбляет всех благовоспитанных людей и ведет исключительно к развращению юношества”. Штраф за “брань и божбу” составлял два шиллинга, за “нанесение обиды пассажирам” – такую же сумму. Но поток сквернословия это не остановило, и в 1773 году продолжали звучать жалобы на “непристойные разговоры” у реки, на “сквернейшую ругань и проклятия”. Когда в начале XIX века один обитатель прибрежного дома упрекнул барочника в том, что тот привязал свой канат к его маленькому столбику для ялика, барочник “ответил, что привяжет, если захочет, к моему дверному молотку. Выражения, которые употребляли эти люди, были слышны дамам, находившимся в доме, и совершенно не годились для их ушей”.