Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории - читать онлайн книгу. Автор: Адель Алексеева cтр.№ 38

Звонили колокола, гудел Кремль, кричали в небе галки, палили из пушек, торжество продолжалось… А Наталья затуманенным взором глядела пред собою, мыслями уносясь к роковому дню их знакомства.

3

…Петербургский день с немалым трудом разлепил свои веки, мглистые облака поднялись чуть выше крыш, не выпуская из своих объятий низкорослый город. Шереметевские хоромы на берегу Фонтанки – каменные и деревянные строения, амбары, сараи, великий сад – тоже окутаны влажной холодной сыростью.

В один из таких хмурых дней Наталья Шереметева вбежала в свою светлицу и бросилась на подушку, заливаясь слезами. Ах, братец Петруша, как ты жестокосерден! За что обидел сестрицу?.. Велика ли беда – разбила скляницу его в чулане! – так ведь не знала-не ведала, что хранит он в скляницах благовонные травы, да и темно было в чулане.

В какой день вздумал серчать на нее! – ведь ныне годовщина смерти батюшки Бориса Петровича.

Накинув капот, юная графиня подбежала к окну, и ей смутно увиделась картина похорон ее отца-фельдмаршала: длинная процессия, люди в черном, даже на лошадях черные епанчи, а впереди – Петр Великий.

Ах, горе! Нет теперь у нее батюшки! А как счастливы были в Кускове, в каком довольстве и благополучии жили, а теперь – более года как уж нет и матушки… В последний день призвала маменька детей к себе, перекрестила всех, простилась, да и закрыла глаза навеки, оставив сирот на попечение бабушки да гувернантки. Явственно стояло лицо матери… И так было жалко себя!.. А братец не посмотрел ни на что, осерчал на нее из-за той безделицы…

Теперь скоро уж время обеда, надобно спускаться вниз, а ей не хочется. Что ежели?.. Сама ужаснулась такой мысли: взять да и уйти из дому! Не раздумывая подхватила синюю бархатную шубейку, муфту, платок – и к двери. Навстречу Дуняша:

– Далеко ли оболокаетесь?

– Вздумала погулять…

– Ваша милость, никак одни? – удивилась Дуня.

– Тоскливо мне, Дуняшка… Да и дело у меня есть… важное.

– Так я с вами! Бабушка ругаться станут.

– Нет, нет, я сама, сама… Мне в аптеку надобно, – придумала оправдание Наталья. Да ведь и вправду на Невской першпективе аптека есть, в которой можно разные травы купить, чтобы брат не серчал. – Только, голубушка Дунюшка, ты смотри, никому про то не сказывай! – И заспешила на черный ход.

Скоро оказалась на Невской першпективе, среди множества магазинов: заглянула в одну, в другую галантерейную лавку, купила позументы, нитки, а потом уж направилась к дому с вывеской «Щеголеватая аптека»… Отобрала там множество лекарственных и благоуханных трав и возвращалась довольная.

Ветер тем временем разогнал облака, и яркая синева явилась на небе. Высокая и тонкая, графинюшка загляделась на небо, да так неловко ступила на заледеневшую мостовую, что… поскользнулась. Упала так, что муфта отлетела в сторону.

В ноге – острая боль, а над головой синее небо. И в тот же почти миг на фарфоровой синеве возникла голова в зеленой треуголке, встревоженное лицо, черные глаза и брови: офицер Преображенского полка в зеленом мундире. Бросился к проезжавшему извозчику, мигом вышвырнул из санок человека в заячьей шапке – и назад, к Наталье.

– Больно? – спросил и, не дожидаясь ответа, взял ее на руки – и к санкам. – Где дом ваш?

– На Фонтанной… – морщась от боли и краснея, отвечала она. – Возле моста.

– Уж не хоромы ли шереметевские?

Она кивнула.

– Так вы, должно, Наталья Борисовна, графиня Шереметева?.. О, знатного человека дочь! – Он сел рядом, прикрыл ей ноги полостью медвежьей, наклонил голову: – К вашим услугам – князь Иван Алексеевич Долгорукий! – И крикнул извозчику: – Гони к Фонтанной!

В доме меж тем поднялась изрядная хлопотня – искали беглянку. Увидав подъезжающие санки, слуги высыпали на крыльцо, а бабушка замерла у окна.

У ворот князь велел осадить лошадей, взял пострадавшую девушку на руки и понес к крыльцу. Глаза его, веселые, черные, неотступно глядели на нее, да и она, отчего-то забыв о боли, не могла отвести от него взгляда, будто завороженная. Вот он ласково улыбнулся, явно любуясь ее нежным румянцем, серьезными серыми глазами, лицом, окаймленным серебристым платком с черной полосой, слегка прижал к себе и коснулся губами ее пальцев. От рук его исходил некий жар, и Наталья впервые почувствовала истинно мужскую силу. Она смутилась, заалела и, смущенная его смелостью, вскинула темные, густые, словно бабочки, ресницы…

А в доме продолжалась беготня, слуги голосили, толклись в сенях; сверху по лестнице, шурша юбками и ворча, спускалась Марья Ивановна, Дуняша охала про себя.

По-хозяйски ощупав ногу, бабушка послала за лекарем, однако особого сочувствия не выказала, а вместо этого принялась распекать внучку:

– Виданное ли дело? Эко! – убежала не спросясь, укатила неведомо куда… Вот тебя и наказал Господь!

Потом обратила внимание на офицера:

– Кто таков?

Князь представился, выражение лица бабушки изменилось.

– Неужто Долгорукий князь? Так вот ты каков, батюшка! Хорош! – Она оглядела его: – Знавала я одного Долгорукого, да и прочих тоже… А молодого князя в первый раз вижу… Мерси тебе за Натальюшку… Князю Василью кланяйся от меня.

– Благодарствую! – щелкнув каблуками, он поклонился и, бросив еще раз взгляд на юную графиню, удалился.

Вместе с креслом, в котором она сидела, Наталью подняли наверх, в бабушкину комнату. Явившийся туда лекарь осмотрел ногу и объявил, что сие есть растяг, надобны покой и холод. После тех процедур беглянку покормили, и бабушка велела всем выйти. – Оставьте меня с внучкой одну… – сказала.

В доме стало тихо, лишь позвякивали старинные, с петухом, часы.

Любила Наталья бабушкину комнату, тут было уютно, все дышало стариной – сундучки, рундуки боярские, шкатулки, пяльцы, вышиванье на резном столике, парчовые нити… Руки ее всегда чем-нибудь были заняты. Вот и теперь, вынула тонкий шелк, пяльцы, иглу и принялась вышивать возду́х – пелену, вклад свой в Богородицкий монастырь. Монастырь этот с давних пор опекали Шереметевы. Внучка лежала на диване кожаного покрытия, а бабушка восседала в кресле с львиными головами. Прежде чем взяться за иголку, достала табакерку, взяла щепотку табаку, нюхнула, с чувством чихнула и, высоко откинув голову, произнесла:

– Отменный молодой князь Иван Долгорукий… Глаза крупные, огненные, только рот мал – как у девицы… А все же таки есть в нем что-то от старого знакомого моего Якова Долгорукого.

Наталья, которая все еще была под впечатлением случившегося, ждала, что бабушка скажет что-то еще о молодом Долгоруком, но у той были свои резоны обращаться к сей фамилии, и резоны тайные. Она продолжала:

– Знатный был человек, дядя его!.. Ходил важно, как истинный боярин, но бороду сбрил рано, еще до повеления царя Петра. Держал себя как гость иноземный, а сколь подвержен придворному этикету! Ручку поцеловать али цветок поднести – это пожалте… Ежели кто говорит, никогда не перебьет… Истинный галант!.. – Лицо Марьи Ивановны посветлело. – А красоту как любил! Помню, приехал к нам в Фили, к зятю моему Льву Кирилловичу Нарышкину, – в аккурат кончили тогда храм строить. Уж как любовался той церковью, как хвалил, даже на колени пред нею опустился и землю целовал…