Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории - читать онлайн книгу. Автор: Адель Алексеева cтр.№ 64

Императрица поступила жестоко, перед разбитым сердцем сына она выложила «доказательства» – любовные письма супруги. Бедный Павел! С тех пор он замкнулся и решил жить по строгим, умственным правилам.

Павел мог бы, вероятно, понять сердечные терзания Шереметева, но с некоторых пор он усвоил строгие правила, изменился, да и граф вряд ли мог рассказать ему не об амурах, а, похоже, настоящей своей любви к крепостной актрисе.

Об этом думал граф, собираясь к «малому двору». Крикнул лакею: «Одеваться!» Тот подал ему белую рубашку, жилет, французский кафтан, напудренный парик и сапоги на красных каблуках… Поглядев в зеркало, граф вдруг стал сбрасывать с себя всю одежду.

Лакей растерялся, но граф Шереметев коротко приказал: «Подавай немецкое платье!» Он вспомнил, что Павел не терпел французских кафтанов. Была б его власть – он бы запретил все французское: и моды, и одежду, и язык. Но власть была в руках его матери, которая еще крепка здоровьем, и каждую пятницу Павел вынужден был стоять с нею в церкви, а по воскресным дням открывать ее балы. Все это накладывало отпечаток на характер наследника и весьма огорчало Шереметева.

Вторая супруга Павла, которая была тоже из немецкого княжества (ее звали Софья Доротея), выбранная, разумеется, по настоянию матери, была более покладистой, мягкой. Но, несмотря на ее покладистость и томные глаза, Павел после краха первой любви, кажется, не верил ни в чью искренность. Приняв православие, Софья Доротея стала Марией Федоровной…

Кучер получил приказ ехать вдоль Невы.

Морозы ослабли, чуть подтаяло, а за ночь вновь приморозило, – оттого все вокруг покрылось жемчужным инеем. Замерзшая Нева сверкала как зеркало. Безмолвно синел небосвод. Дома на набережной, стены Петропавловской крепости напоминали декорации из сказочного спектакля… Любуясь видами зимы, Шереметев невольно вспомнил Кусково, Большой пруд, – белым призраком мелькнула его Жемчужинка… Однако мысли опять понеслись к Павлу.

Что их связывало? Не только общее воспитание, игры (там была еще Катя Дашкова). Не только сердечные дела, но и общая тайна, о которой они никому не должны говорить… Масонские ложи были во Франции, Австрии, Германии. Что было причиной возникновения их в России – неведомо. Любовь к романтизму, тайне, дружеским, особенным связям?.. Некоторые утверждали, что образованных передовых людей перестали удовлетворять церковные обряды православия, а проповеди священников казались скучными, примитивными. Шереметев, Баженов, Новиков, многие другие вступали в масонские ложи. Их притягивали высокие нравственные принципы. Причину несовершенства мира они искали в собственном духовном образе. Оттого привлекательны стали заседания лож, тайные собрания – ведь там говорилось о ЧЕСТИ, СПРАВЕДЛИВОСТИ, СОВЕСТИ.

Романтичный Павел тоже увлекся идеями масонства (при его-то любви к порядку!) – и это стало еще одной причиной ссор матери Екатерины и сына Павла. Императрица сперва насмехалась над их средневековыми забавами, а потом стала жестоко преследовать, углядев тут связь с французской революцией…

Совершив прогулку вдоль Невы, Шереметев наконец оказался перед дворцом Павла Петровича.

Встретила его хозяйка – Мария Федоровна, супруга наследника, которая всегда благоволила к Шереметеву. Его восхищало, какой вкус, изысканность проявляла она при отделке апартаментов. Потолок, стены, мебель, кресла, ломберные столики, столешницы – все было в отменном стиле.

Быстро вошел Павел – он был явно в отличном расположении духа, и это сразу обрадовало гостей. Павел почти без слов умел покорять, угнетать, терять мужество и влюблять в себя окружающих. Не терпевший неподвижности, одарив всех приветствием, он вскоре вышел из залы.

К Шереметеву, севшему в кресло, подошел князь Куракин, близкий к Павлу, вымуштрованный царедворец, к тому же любитель поболтать. И сразу, смеясь глазами, вполголоса заговорил:

– Взгляните вон на того человека у китайской вазы – знаете, кто это?.. Кологривов Дмитрий Михайлович, великий шутник! С ним никто не скучает… Однажды он вытащил стул из-под секретаря одного дипломата, но так ловко, что тут же и подхватил его… Какой любитель розыгрышей!.. Явился к некой барыне Зыбиной неузнаваемый, в платье нищенки. Да еще с ним князь Голицын… Заголосили дуэтом: подайте странникам убогим! монашкам неприкаянным!.. Ребячество, конечно, однако барыня поверила, бросилась за деньгами в комнату, – кто ж не подаст нищим? А когда вернулась – что за картина предстала ее взору? Один в платье чухонки, другой – старой мещанки, и оба с бубнами! И так отплясывают, что пол трещит! Да еще и припевают: «А мы едем во дворец, во дворец!» Барыня чуть не в обморок…

– Ну и как, наказаны были «шалуны?» – улыбаясь и оттого хорошея, спросил Шереметев.

– «Шалунам» был объявлен выговор, но! – карьера их не пострадала, а барыня великую жалобу написала.

К ним подошел тот самый князь Голицын – лицо его дышало лукавством, глядел заговорщически и, протянув руку Куракину, сказал: – Поспорим?.. Поспорим, что я нынче дерну великого князя за… волосы.

– Помилуй, князь, как можно? Он знает меру шуткам.

– А вот поглядим! – Голицын «завелся» и не отступал. – На что спорим?

– На дюжину бутылок настоящего рейнвейна, из погребов короля Фридриха! – Они ударили по рукам.

Московский гость не имел вкуса к таким шуткам и промолчал.

В комнату снова вошел Павел, рядом – супруга в русском платье с жемчужным ожерельем в несколько рядов. И две дочери. Сыновей не было: они, как всегда, при «бабушке», императрице. А дочери были очаровательны.

– Господа! – объявила Мария Федоровна. – Мои дочери и фрейлины желают показать вам «живую картину». Кто угадает автора живописной картины – тот получит приз!

– Матрона в королевском платье и две очаровательные дочурки – кто скажет, чья это картина? Кто автор? – щебечет Нелидова, недавняя выпускница Смольного, подруга Павла. Проходя мимо Шереметева, она легко касается его веером и делает капризную гримаску. Выждав паузу, объявляет: – Вы так и не догадались? Это же Мария-Антуанетта с детьми! Картина художницы Виже-Лебрен! С вас, граф, фант!

Шереметев пошарил в кармане, обнаружил табакерку и отдал, надеясь, что диалог с Нелидовой закончен. Однако не тут-то было. Она остановилась рядом и заговорила шепотом:

– Знаете ли вы, граф, кто изображен на потолке в комнате императрицы? – Сделала большие глаза: – Там мифологические Венера и Аполлон! Но чьи у них лица?.. Самой Екатерины и князя Юсупова! Баа-альшой любитель женщин!.. И еще, я могу это лишь вам доверить: Павел Петрович сказал, что когда станет государем, то немедля выбросит ту постыдную картину!..

Мимо Шереметева прошла Мария Федоровна, и он с удовольствием перевел на нее взгляд. Томные глаза, жемчужное ожерелье… Печальный жемчуг, знак слез, – тоскует ли там без него Парашенька? Ах, сколько в ней сердечности, простоты, ни ужимок, ни многозначительного кокетства здешних дам!

Появились музыканты, струнный оркестр, и начался музыкальный концерт. Павел был ценителем музыки, он привечал и Бортнянского, и Козловского, здесь исполнялись русские оратории, хоры. Поглощенный музыкой, Шереметев не заметил, как к нему вновь приблизилась Нелидова и громко сказала: