История всех времен и народов через литературу - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Жаринов cтр.№ 40

Доппельгангер (правильнее: Доппельгенгер; нем. Doppelgänger – «двойник») – в литературе эпохи романтизма двойник человека, появляющийся как темная сторона личности или антитеза ангелу-хранителю. В произведениях некоторых авторов персонаж не отбрасывает тени и не отражается в зеркале. Его появление зачастую предвещает смерть героя.

Так, в романе «Преступление и наказание» автор создает странную, почти невероятную атмосферу полусна-полуяви, в которую читатель погружается вслед за героем, у читателя буквально теряется ощущение реальности и ее границ. Петербург в романе не объективная реальность, а часть внутреннего мира героя. Ничто не существует вне мира его оскорбленной души. Мир, изображенный в романе, существует в воспаленном сознании человека, почти оторвавшегося от земли, не чувствующего земного притяжения; перед читателем – крайне субъективная картина, пропущенная через угнетенное сознание Раскольникова и служащая лишь аргументом в том споре, который он ведет со всеми и с самим собой.

В романе «Преступление и наказание» (1866) фантастический реализм проявляется не в форме проникновения мистики в повседневность, а в форме снов и видений, т. е. своеобразных «пророчеств», которые играют большую роль в событийном плане и в формировании мировоззрения героев. Сны предупреждают героев о чем-то, отражают их внутренний кризис. Так, Раскольникову накануне убийства снится избиваемая лошадь, которую он хочет защитить, но не может, и ужас перед убийством лошади есть не что иное, как предвестье ужаса перед убийством человека, которое испытает герой, зарубив топором старуху-процентщицу. Кстати сказать, сон с лошадью взят Достоевским из известного стихотворения Н.А. Некрасова, но по-своему был переосмыслен романистом. Совесть Раскольникова предостерегает его от прямолинейного следования теории о «праве на кровь». Герой к предостережению не прислушался, в результате муки совести настигли его уже после убийства, когда исправить что-либо было невозможно. Другому герою романа, Свидригайлову, накануне самоубийства видится его грех с малолетней девочкой, напоминающий о давнем грехе, в результате которого покончила с собой девочка-подросток. Благодаря своим горячечным видениям герой переоценивает прошлое и осознает собственную греховность. Самоубийство становится для него единственным выходом из тупика, в котором он оказался из-за чувства вины и неспособности искренне покаяться.

В романе «Братья Карамазовы» (1880) фантастичны видения, посещающие одного из главных героев – Ивана Карамазова. Иван мечется между концепциями веры и безверия, и его смутное душевное состояние отражается в странных галлюцинациях – например, к Ивану приходит черт, и они ведут беседу, обсуждая, есть ли на свете Бог и, соответственно, существует ли черт как антипод Бога. Это типичный эпизод в духе фантастического реализма, в первую очередь потому, что появление черта не может быть однозначно истолковано как бред сходящего с ума Ивана или как «действительное» явление сверхъестественного существа.

Кроме того, черт, будучи вроде бы существом из иного измерения, обладает вполне обыденной внешностью: «Это был какой-то господин или, лучше сказать, известного сорта русский джентльмен, лет уже не молодых, «qui frisait la cinquantaine», как говорят французы, с не очень сильною проседью в темных, довольно длинных и густых еще волосах и в стриженой бородке клином. Одет он был в какой-то коричневый пиджак, очевидно от лучшего портного, но уже поношенный, сшитый примерно еще третьего года и совершенно уже вышедший из моды, так что из светских достаточных людей таких уже два года никто не носил. Белье, длинный галстук в виде шарфа, все было так, как и у всех шиковатых джентльменов, но белье, если вглядеться ближе, было грязновато, а широкий шарф очень потерт. Клетчатые панталоны гостя сидели превосходно, но были опять-таки слишком светлы и как-то слишком узки, как теперь уже перестали носить, равно как и мягкая белая пуховая шляпа, которую уже слишком не по сезону притащил с собою гость. Словом, был вид порядочности при весьма слабых карманных средствах». Его портрет нарисован в духе натуральной школы, с вниманием к мельчайшим деталям. Это с одной стороны, а с другой, как уже успел заметить В. Набоков, перед нами, даже в этом подробном описании, чувствуется влияние бульварного французского романа. Приблизительно так же выглядит черт, явившийся воочию одному из героев очень популярного тогда во всей Европе и России романа Фредерика Сулье «Мемуары дьявола». И в этой постоянной отсылке к предшествующим литературным источникам чувствуется проявление все того же фантастического реализма.

Беседы, которые ведет Иван с чертом, кроме философских вопросов, затрагивают также бытовые проблемы, такие, как, например, насморк, который черт схватил, перебегая из одного измерения в другое. Теперь он жалуется на болезнь и на неумех-врачей: «Был у всей медицины: распознать умеют отлично, всю болезнь расскажут тебе как по пальцам, ну а вылечить не умеют. Студентик тут один случился восторженный: если вы, говорит, и умрете, то зато будете вполне знать, от какой болезни умерли!»

Дополнительную парадоксальную достоверность рассказу о странствиях между измерениями придает пассаж о топоре: «Известна забава деревенских девок: на тридцатиградусном морозе предлагают новичку лизнуть топор; язык мгновенно примерзает, и олух в кровь сдирает с него кожу; так ведь это только на тридцати градусах, а на ста-то пятидесяти, да тут только палец, я думаю, приложить к топору, и его как не бывало, если бы… только там мог случиться топор… – А там может случиться топор? – рассеянно и гадливо перебил вдруг Иван Федорович».

Внезапно возникшее рассуждение о топоре, который кружится в околоземном пространстве, так что в итоге «астрономы вычислят восхождение и захождение топора», придает происходящему абсурдность, но в то же время какую-то приземленность, соответствующую духу фантастического реализма.

Достоевский, по-новому, вслед за Гоголем, разрабатывая художественный метод фантастического реализма, стоит у истоков нового философского сознания, сознания религиозного экзистенциализма (эта теория отвергает теорию рационального познания мира и утверждает интуитивное постижение мира). Достоевский отстаивал позицию, что человек прозревает свою сущность в пограничных ситуациях.

Вячеслав Иванов, определяя новое жанровое своеобразие романа Достоевского, назвал его произведения романом-трагедией, т. к. в его романах показана трагедия личности, одиночество, отчуждение. Перед героем всегда стоит проблема выбора, и ему самому надо решать, по какому пути он пойдет. Это проявляется прежде всего в диалогизме повествования. В его романах всегда присутствуют спор и защита своей позиции (Иван и Алеша Карамазовы в «Братьях Карамазовых», Шатов и Верховенский в «Бесах», Раскольников и Соня Мармеладова в «Преступлении и наказании», князь Лев Николаевич Мышкин и остальное общество в «Идиоте»). М.М. Бахтин указал в свое время, что эти диалоги берут свое начало из философских диалогов Платона, это так называемые сократические беседы.

Для романов также будет характерно соединение философской основы с детективом. Везде есть убийство (старухи-процентщицы в «Преступлении и наказании», Настасьи Филипповны в «Идиоте», Шатова в «Бесах», Федора Павловича Карамазова в «Братьях Карамазовых»). За это критики все время упрекали писателя. Энгельгард предложил назвать роман Достоевского идеологическим романом, т. к. в его романах присутствует конфликт идей. В художественном пространстве романов Достоевского обычно присутствует конфликт 2 идей: Раскольников – Соня Мармеладова; старец Зосима – Иван Карамазов.