Вологодские заговорщики - читать онлайн книгу. Автор: Далия Трускиновская cтр.№ 66

— Ты, голубчик сизокрылый, и сам уж не молод, поди, тридцать пятый годок, коли не тридцать седьмой. И личиком ты не так пригож, чтобы девки, на тебя глядя, ума лишались. И сам ты про то ведаешь. Полюбить с первого взгляда шестнадцатилетнюю красу — не мог бы, твой ангел-хранитель тут же подсказал бы тебе, что не про тебя ее растили и холили. А вот когда попалась баба немолодая, да и нестарая, ангел-хранитель подсказал: вот эта тебе под стать, тут дельце может сладиться, ты для нее — как раз и есть пригожий молодец…

Возможно, Митька ответил бы:

— А как же Глеб и его Ульянушка? Глеб — мой ровесник, а Ульяна его пуще жизни полюбила.

И сваха бы сказала:

— Так то — она его полюбила. А у тебя пока что та беда, что лишь ты полюбил. Да и полюбил ли — бог весть…

— Отродясь со мной такого не бывало, — сказал бы на это Митька.

— Жениться тебе, молодец, надо, — усмехнулась бы рассудительная сваха. — И не лезли бы в голову всякие невразумительные затеи.

Митька и сам понимал, что пора. Но перед ним был пример Чекмая — того, как смолоду не загнали под венец, так он и по сей день наслаждался свободой, а о семье не помышлял. С другой стороны, был пример Глеба — тот женился в тридцать лет, без всяких свах, по внезапной и пылкой любви. Но советоваться с Глебом Митька не решился, а надумал потолковать с Ульянушкой.

Ульянушка была сильно озабочена судьбой Настасьиных дочек — ну как люди Анисимова их выследят и утащат из обители? Вызволить их с анисимовского двора невозможно, и придется Настасье самой туда идти — на поношение и муки.

Как всякая молодая жена, Ульянушка ходила учиться уму-разуму и домашнему обиходу к женщинам постарше, к своим соседкам в Заречье. Своей коровы она не завела, а молоко покупала у Пахомовны, чьи два сына трудились на речном берегу судовыми плотниками. Пахомовна была умна — невесток держала в строгости, но они ею были довольны; умела она и помирить соседей, сцепившихся из-за курицы, что через дыру в тыне забрела на огород и разорила грядку.

Утром, придя с крынкой за парным молочком (Глеб один мог сходу выпить добрую половину крынки, куда помещалась треть ведра), Ульянушка пошла вместе с соседкой в хлев и там, пока коровка отдавала молоко, рассказала о беде. Говорила она примерно то же, что попадье Матрене.

— Уж двух-то девчонок мы найдем куда спрятать, — сказала Пахомовна. — У меня во Фрязинове живет кума, у кумы четыре сына, все женатые, дворы поставили по соседству. И у нее на дворе всегда полно ребятишек. Если еще две души прибавятся — никто и не заметит. Но долго она держать девчонок не станет.

— Зачем же долго? Нам главное — их сейчас вместе с пожитками из обители забрать, а потом найдем способ отправить их в Холмогоры, там их дед.

Умная Ульянушка на всякий случай соврала — мало ли что. Расплачиваясь за молоко, она правильно поняла тонкий намек Пахомовны, что-де все дорожает, на торгу к сметане не подступись, и заплатила ей вперед, целый алтын отдала. Пахомовна была догадлива, предложила сходить в Успенскую обитель, разведать о детях. Ульянушка сказала ей искать черницу Соломониду, кланяться от Настасьи.

Кончились же Ульянушкины затеи тем, что несколько дней спустя Дарьюшку с Аксиньюшкой удалось ночью тайно доставить на берег, где ждала лодка, и вместе с Настасьиными узлами переправить в Заречье. Одновременно другие соседки помогли договориться со струговщиками, чтобы те подхватили Настасью с дочками где-нибудь за Фрязиновым.

Ульянушка поспешила в Козлену, пришла на двор к батюшке Филиппу и вызвала сперва матушку Матрену. Та хмуро похвалила за милосердие, впустила в сени и выслала к Ульянушке Настасью.

Настасья обрадовалась, узнав, что Дарьюшка с Аксиньюшкой в безопасности, но плыть в Архангельский острог не пожелала, а пожелала еще немного пожить при матушке Матрене. Это показалось Ульянушке дико: она думала, что мать должна все бросить и помчаться к деткам. Настасья же просила еще денек, еще два денька. Она бы не могла объяснить, чем ей помогут эти два денька, смелости выбежать за ворота наперерез аргамаку Никиты Юрьевича у нее все равно не было, но надежда на чудо в душе жила: а вдруг что-то такое случится, и произойдет желанная встреча? Даром, что ли, этот мужчина чуть ли не каждую ночь Настасье снится?

— Да мы со струговщиками сговорились, они ждать не станут! — убеждала Ульянушка.

— Да неужто другого струга не будет? — твердила Настасья.

Ульянушка ушла ни с чем и первым делом пожаловалась Глебу.

— Вот ведь дурища, — сказал Глеб. — Неужто она не понимает, что, покамест дети в Вологде, Анисимов может их отыскать, и добром для нее это не кончится? Он ведь не дурак, не сегодня, так завтра поймет, где эти девчонки.

— Дурища, — согласилась Ульянушка. — А что, не поехать ли мне с детками в Никольское или в Грязевицы? Может, так оно надежнее будет? Возьму с собой Митю…

— Митьке нужно за канатным двором следить.

— Ну так и сама доберусь. Детей, Глебушка, жалко!

Глеб поскреб пушистую бороду.

— Эх, жаль, Чекмая нет! Он бы придумал, как быть.

Но и без Чекмая они приняли решение — Ульянушке уехать на седмицу или полторы, увезти девочек, а Митька пусть исхитрится сказать Настасье, где ее детки дожидаются бестолковой матушки.

Поскольку детей следовало собрать в дорогу, Ульянушка поздно вечером побежала к куме Пахомовны. Дети спали в подклете, там же в углу валялось Настасьино имущество. Ульянушка зажгла лучину и стала разбирать кое-как упиханные в узлы вещи.

В рукаве маленькой шубки она нащупала что-то продолговатое и жесткое. Вытащив сверток, укутанный в вышитый платок, Ульянушка вскрыла его. Это оказались бумаги, и среди них нечто плоское, завернутое в холстинку, и сквозь ту холстинку прощупывались печати.

Не зная грамоте, Ульянушка все же сообразила, что бумаги дельные и в рукав попали неспроста. Потому она принесла их домой и сразу показала Глебу.

— А это ведь послание, — сказал Глеб. — И ты погляди, какой четкий почерк, какие печати! О Господи!..

— Что, Глебушка?..

Но Глеб не ответил — он, шевеля губами, беззвучно читал ровные строки. А, дочитав, произнес одно-единственное слово:

— Иуды!

— Ты о чем, мой свет?

— Женка, это ж та грамота, из-за которой Гаврюшку и старого Деревнина чуть на тот свет не отправили! Это она и есть! А что ж тогда Анисимов послал в Англию? Но как она в Настасьино тряпье попала?

— Подсунули! Но для чего?

— Вот и я тебя спрашиваю — кто и для чего?

Глебу не раз доводилось подновлять старые образа, и даже такие, на которых уже почти ничего не разобрать. Законы, по которым знаменят доску для образа, он знал, и ежели от «Троицы» остались лишь два ангела за столом, справа и слева, он по едва заметным пятнам мог восстановить среднего ангела и чашу перед ним. То есть понимал, чем должно быть заполнено на первый взгляд пустое место.