В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Евгения Владон cтр.№ 102

Наверное, поэтому ты не стал делать таких больших перерывов, увидев, насколько я желала этой боли, как уже задыхалась и выгибалась под ее выжигающим током, будто это была одна из твоих сладчайших стимуляций в глубине моего истомившегося тела. И как плакала не от страха или ожидания чего-то сверхужасного, это были те самые рефлекторные слезы, которые текли неосознанно, под влиянием сильнейших физических и психических воздействий твоих рук и слов.

Казалось, вспышка от первой боли не успела наполнить мои уязвимые интимные зоны, как ты прочертил наконечником стека острым "порезом" по второй половой губе, ужалив громким хлопком-ударом по самой чувствительной поверхности незащищенной кожи буквально через несколько секунд после предыдущего. И в этот раз я закричала, или застонала, да и ты так вовремя вытащил из моего рта член, прекратив со своей стороны все действия, словно наблюдая, вернее, наслаждаясь моими ответными рефлексами. Любуясь, как меня выламывает этой шоковой дугой по костям, мышцам и суставам, как трясет и едва не выворачивает наизнанку от взбесившихся эмоций. И как, в конечном счете, ты сминаешь эту отрезвляющую боль своей рукой, резко накрывая ладонью и… погружая пальцы в тугие кольца вагины.

Скользкие, растирающие плавные фрикции по всей поверхности вульвы, растягивая по ее складкам до самой вершины клитора мои обильные соки с возвращением обратно вглубь влагалища по стонущей, пылающей то ли от боли, то ли от новых приливов нарастающего возбуждения греховной плоти. Быстрые сильные удары-толчки по очень мокрым и тугим внутренним стеночкам с остановкой на самой горячей точке Г и ее последующей стимуляцией, пока из меня опять не потекло, а мои бедра не затряслись от ненормальной неконтролируемой дрожи.

Боже, что ты со мной творил, я опять задыхалась, не имея возможность сжаться или хотя бы вцепиться пальцами во что-нибудь. Тупея, дурея и практически уже теряя сознание. Как можно было ощущать такое нереальное перевозбуждение под горячим жжением сильной физической боли? И оно не останавливалось, ширилось до невозможных пределов и нестерпимых осязаний и не только в глубине скрытых интимных зон. Оно переполняло все мое тело, взрываясь сильнейшими вспышками запредельной эйфории даже в кончиках пальцев на моих трясущихся ножках.

И ты не останавливался, растирал и буквально долбил мою киску своими пальцами до тех пор, пока я не перестала чувствовать ничего, кроме этого горячего пульсирующего огненного ядра термоядерного сжатия, готового снести на своем пути абсолютно все, разнести в клочья и расщепить на атомы тело, рассудок и агонизирующую сущность Эллис Льюис.

И я уже была готова принять этот взрыв, умереть чуть ли не буквально или хотя бы потерять сознание, потому что все остальное попросту потеряло смысл и значение — совершенно все. За пределами этой комнаты больше ничего не существовало, за пределами этой повязки, черно-красной тьмы, моего распятого тела и твоей ненасытной тени ничего больше не было… и не могло быть. Ничего. Только ТЫ и то, что осталось от меня в твоих руках.

Поэтому я почти не ощутила, когда ты прервал эту изощренную пытку? Поэтому она разорвала меня не сразу и не так, как могла бы, находись я в совершенно ином состоянии? И я чуть на самом деле не кончила, хотя это было просто не возможно. С такой безумной дикой болью получить самый сильный и почти достигший своей конечной точки оргазм нельзя и нереально, только закричать, окончательно срывая голос, выгнуться до хруста в позвоночнике или наоборот, сложиться пополам… и скулить, выть, стонать, заливать беспрестанно стекающими слезами пол у твоих ног, лишившись последних отголосков здравого разума с возможностью говорить, понимать и умолять.

— Восемь, — твой хриплый шепот ударил по сознанию намного раньше, чем прошедшийся за несколько мгновений до этого по моему клитору и лепесткам вульвы наконечник стека. И я не знаю, от чего именно так громко вскрикнула, от самой выбивающей боли на самых чувствительных и нежнейших участках моей ничем не защищенной интимной плоти, или твоего жесткого безапелляционного голоса, резанувшего слух, разрывающийся в клочья рассудок и ту же тонкую кожицу моей растерзанной тобою буквально скулящей киски.

И в этот раз ты не стал ее заглушать своими не менее изощренными ласками, растягивать интервалы и время на до и после. Почти сразу, секунды через две-три, подхватил мой левый кулачок снизу с тыльной стороны, разжимая его трясущиеся пальчики и массируя большим пальцем по центру онемевшей ладошки знакомыми круговыми движениями, заставляя раскрыть ее полностью, едва не насильно. Наверное, где-то подсознательно я уже знала, для чего ты это делал, но мне было так больно и возможно не только физически, что у меня не возникло никакого ответного порыва как-то отреагировать, попытаться вывернуться или опять сжать руку в кулак. Казалось, на этот раз она взорвала даже мой мозг, все, что за несколько минут до этого еще когда-то оставалось от сущности Эллис Льюис. Одна сплошная боль, плавящая все клетки тела и разума жидкая магма живой выедающей все под чистую кипящей кислоты. И ты влил еще одну не менее сильную дозу мне под кожу и в кости, ударив стеком поперек всех моих разжатых тобою пальцев левой ладони.

Да, в этот раз было практически не больно, вернее, не так больно, как с ударом по клитору и вульве. Но я все равно закричала и надрывно заплакала, потому что ты не прекращал считать вслух. И все выбранные тобою до этого точки и части тела для моего телесного наказания (а я уже нисколько не сомневалась, что это было именно мое наказание) были не случайны, как и само число. Я знала, где ты оставишь свою последнюю на сегодня самую болезненную метку и почти догадывалась, почему именно там. Наверное, поэтому я и стала неосознанно сопротивляться.

— Эллис, разожми пальцы.

Ты же обещал, что я буду хотеть этого, желать этого сама, тебя и все, что ты будешь со мной делать. Тогда почему мне так страшно и больно, как будто на этом закончится то, что еще могло хоть чем-то нас связать, прервать это бешеное падение в черную мглу нашей общей смертельной необратимости? Сорвать последний защитный слой с моей умирающей сущности, дать тебе свое добровольное признание в твоей правоте, в том, что ты имел право ТАК меня наказывать.

— Ну же. Ты же так этого хотела, получить свой самый заветный приз… Разожми пальцы, прими это и все закончится. Обещаю. Ты сразу все это забудешь… — зачем ты так бесстыдно врешь?

Как такое можно забыть и уж тем более закончить? Ты же не просто меня бил, ты выжигал этими ударами самыми реальными и незаживающими рубцами по моему сознанию, по моему оголенному естеству живыми горящими метками ласкового палача и единоличного собственника. Прошивал красными и черными стежками по разорванным твоими пальцами волокнам моего бьющегося в твоих ладонях сердца. И я ощущала их самое осязаемое сжатие с каждым твоим произнесенным словом на моих корональных артериях и легких, словно ты специально перекрывал подачу крови и кислорода, чтобы я скорее перестала сопротивляться или лишилась физических сил.

И, да, я это сделала. Разжала пальцы, позволила твоим провести свой последний изощренный ритуал, разрисовывая по подушечкам дрожащей ладони и фалангам моей рабочей правой руки невыносимыми пульсирующими узорами сладкой неги. И я знала, что она будет самой сильной, и я прочувствую ее рубящий удар не только в костях всей кисти, она взорвется тысячью витками острых спиралей по всему изгибу руки, рубанет по позвоночнику и вгонит осколки разрывной шрапнели в мозг и во все предыдущие нательные раны. Мне даже покажется, что на моих пальцах лопнула кожа, треснули сами фаланги… разорвалась десятью рубцами сердечная мышца…