В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Евгения Владон cтр.№ 60

— И как раз эти недели это и показали, — он что, решил озвучить вслух часть моих мыслей? — В тебе и близкого никогда и ничего не было от мазохиста. И я не пойму, почему ты так боишься признаться в своей темной стороне. Да большая часть прожитой тобою жизни прошла на ее территории. Даже напиваясь сознательно в стельку, ты просто-напросто пытался ослабить в себе поводья и дать ей выйти на волю. Это не обычная тяга к поискам приключений на пятую точку, Дэн, ты с самого детства искал способы выпустить из себя этих демонов, хотя и знал, что они от тебя никогда не отстанут. Вспомни, когда ты по пьяни влезал в драки или сам их провоцировал, что ты делал? Подставлял под удары щеки или бил сам? Делал все возможное, чтобы никому не удалось тебя задеть? ТЫ вел эти бои без правил и устанавливал СВОЙ темп нанесения ударов, отмеряя допустимую норму увечий для твоих счастливчиков. Скажи, только честно, ты позволил хотя бы одному из прошлых соперников сломать себе нос, ребро или руку? Лично я не припомню ни одного такого случая. А вот скольких ты отправил в травматологию с тяжелыми увечьями и переломами — тут даже я не рискну подбить приблизительные цифры. Наверное, твои подсознательные бесы знают, что тебе на самом деле нужно куда лучше, тем ты сам.

Закрыть глаза, отключить слух, все воспоминания и связанные с ними чувства? Да, обычно мне всегда это удавалось, как и казалось, что Алекс ни черта обо мне знал и уж конечно не разбирался ни в моих демонах, ни в моих неизлечимых отклонениях. И я всегда был уверен, что смогу найти самое правильное объяснение всем своим нелицеприятным поступкам, ведь я никогда не отказывался от своей вины во всех из этих историях. Только на этот раз у меня почему-то ничего не получалось. Слова Лекса каким-то загадочным образом перескакивали внутренние блоки аналитического мышления и трезвого рассудка, нанося болезненные удары сразу по уязвимым точкам нервной системы и ослабленной психике. Я хотел и даже пытался сопротивляться, но… я не видел ничего, в чем был бы не прав Александр Рейнольдз.

— А в детстве? Забыл, что ты творил в школе и специнтернате для мальчиков еще до того, как твои родители подсадили тебя на успокоительное? Твоя гиперактивность буквально лезла из тебя, не зависимо от времени, места и причин. А сейчас, за эти недели. Хочешь сказать тебе нравились все выдержанные тобою телесные наказания? Или ты все-таки так стойко сносил удары совсем по иной причине, принимал их на свой счет, как за должное и заслуженное, а не потому, что оно могло остановить и заблокировать всю ту боль, которой ты жил последние годы?

— Так ты поэтому выдвинул очередную гениальную гипотезу о моем чувстве вины перед Эллис? — я все равно не мог до конца принять данное поражение, как и свыкнуться с мыслью, что мой близкий друг не брезгует ни чем, даже самым святым для кого-то.

Благими намереньями?.. Я уже не знал, было ли в его действиях, словах и поступках хоть что-то благое. Мне казалось, он попросту перешел черту, через которую не посмел бы переступить никто из нас при иных обстоятельствах. Может поэтому я и сопротивлялся в эти минуты из последних сил? Не верил, что у него теперь вообще могло хоть что-то получится? Или как раз и могло, только я этого не хотел сам?

Какой смысл притворяться и тем более сейчас, после всего, что уже произошло? Я не собирался с тобой расставаться. Ни до, ни сейчас, ни когда-либо впредь.

— И что же тебя на это натолкнуло? И какого хрена ты забрал мои фотографии? Что ты с ними сделал?.. — я запнулся сам, чувствуя, как опять приближаюсь к этой грани, к осознанию, что кто-то чужой смотрел на твои снимки… смотрел на ТЕБЯ.

Резануло по свежим ранам моментально, до раздражающего треска в костях, едва не передернув всем телом и не свев скулы от пережатых челюстей. Новой вспышкой выбивающей дозы адреналина, запредельной прокачкой крови по переработанной сердечной мышце.

Я не выдержу еще одного эмоционального удара в подобном состоянии, не сейчас, не сегодня… мне надо хоть как-то продержаться… удержаться за твои фантомные ладони, приглаживающие вспотевшие корни волос у моих висков, воспаленный лоб и взбесившееся сердце. Пожалуйста, просто будь рядом, просто успокаивай и не дай мне сорваться в эту тьму…

— Ничего я с ними не сделал, Дэн, не переживай. Неужели ты мог подумать, что я способен посягнуть на чей-то священный фетиш? Ты настолько плохо меня знаешь? — нет, Лекс впервые не иронизирует, скорее даже демонстрирует легкую обиду с неожиданным разочарованием.

— Тогда где они? — а вот мне реально по х*ю все его обиды и сожаления. Меня ломает и выкручивает лишь одним желанием, вернуть все твои фотографии. Он не имел права их трогать, так что не хрен теперь строить из себя подрезанного Брутом Юлия Цезаря. Это уже откровенное передергивание фактов.

— Там, где их никто, кроме меня не увидит… да и я не собираюсь устраивать из них слайдшоу для себя на сон грядущий каждый вечер. Успокойся. Тебе сейчас надо думать о себе, о том, до чего ты себя довел подобными экспериментами.

— Думаешь, если ты лишил меня снимков и прямого доступа-подпитки визуальной памяти, то все сразу же изменится и заиграет всеми цветами радуги безоблачного будущего моего долгожданного возрождения?

— Нет, Дэн. Как раз об этом я и не думал. Но это не значит, что они не влияют на твою психосоматическую связь с твоей главной болезнью. Ты и не собирался ее разрывать и попросту использовал меня для достижения иной цели. И это не какая-то мания или болезненная одержимость, ты реально не можешь ее отпустить, признаться наконец себе, что ты способен жить без нее и дышать в полную грудь ни смотря ни на что. Ей не за что тебя прощать, Дэн. Твоей вины в ее уходе от тебя не больше, чем ее.

Я сам не заметил, как на последних фразах Алекса задержал дыхание, как натянулись под истончившейся кожей остатки мускулов, сухожилий и перегруженных вен. Глаза, глотку, сердце перекрыло мгновенно то ли слепящей/удушающей плотной пленкой, то ли впившимися в плоть шипами колючей проволоки. Тело не обманешь, и оно не даст солгать, да? На это Лекс и рассчитывал? Увидеть снова все доказательства на лицо, мою ответную реакцию в момент моей раскрытой уязвимости? Он действительно знал, в какой момент нужно наносить удары, чтобы вызвать самую болезненную рефлексию, в этом ему во истину не было равных.

— Да с чего ты вообще это взял? Или это одна из ведущих версий-гипотез всех психоаналитиков? Когда не за что ухватиться, почему бы не использовать проверенный вариант с чувством вины? — я на самом деле надеялся соскользнуть с рентгеновского излучения сканирующих насквозь глаз Рейнольдза? Рассчитывал разубедить его своим предельно спокойным и почти ровным голосом?

— Дэн, чувство вины не просто так стоит на первом месте в списке всех психических слабостей, даже в Практике ее используют, как самое сильное и действенное орудие. Чувством вины можно так запрессовать человека, что он побоится на свет божий высунуться, не то, чтобы посмотреть кому-то в глаза. А в совокупности со страхами — это вообще самое смертельное оружие всех времен и народов. Посмотри на себя, во что ты превратился за эти дни. Потеряв доступ к выпивке, расслаблявшей часть твоего мозга, ты перекрыл себе возможность не стимулировать на трезвую голову самые опасные участки своего сознания и эмоций, когда-то попросту разрубая эту связь физически с помощью алкоголя. Но в том-то и дело, сама проблема никуда не исчезала — эффект был недолгим, а исключив из общего уравнения и его, ты, в конечном счете, открыл доступ к своему телу и психике всем своим внутренним демонам. Я даже сильно сомневаюсь, что тебе нравится собственный моральный мазохизм, иначе бы ты не дошел до такого сильнейшего истощения за такие короткие сроки.