В любви и боли. Противостояние. Книга вторая. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Евгения Владон cтр.№ 81

Позвонить Брайану и расторгнуть с ним помолвку? Ты действительно думал, что я это сделаю? Вот так вот, по первому же щелчку твоих пальцев? Откуда в твоей сверх гениальной голове изощренного стратега вообще могла возникнуть подобная блажь? Может я и испытываю (и, да, когда-то испытывала и не только десять лет назад) какие-то особые чувства к тебе, а может это ты обладаешь неким необъяснимым магическим влиянием-воздействием на мою столь податливую для тебя сущность и тело, но с каких это пор я обязана подчиняться своим внутренним порывам и физиологическим рефлексам, забывая о здравом рассудке? Даже если брать во внимание ту же математику, а не одни лишь стандартные и общепринятые нормы социального поведения. Я с Брайаном уже три года. Я знаю его, как облупленного буквально вдоль и поперек, чего, извини, не могу сказать на твой счет. Да мы практически уже состоим с ним в гражданском браке. И я вот так вот, за здорово живешь должна позвонить человеку, с которым прожила бок о бок сколько лет, зная наизусть все его слабости, родовые родинки, детские шрамы, привычки, комплексы, что он любит и что ненавидит — и ПО ТЕЛЕФОНУ сказать ему, что все кончено, прощай навсегда, наша встреча была ошибкой, потому что господину Дэниэлу Мэндэллу-младшему претит мысль делить свою любовницу с ее законным женихом?

Нет, вот серьезно, чем ты вообще думал, когда мне такое говорил? Неужели в тот момент ты был трезвым, как стеклышко?

Продолжаем считать дальше?

Сколько мы с тобой знакомы лично, начиная с первого дня нашей случайной встречи в Эшвилле десять лет назад? Месяца полтора? Я уже не говорю о количестве часов проведенных с тобою в постели. Да, не буду изгаляться и открещиваться, ты действительно оказался просто сногсшибательной секс-машиной. И после знакомства с твоими постельными навыками и тобой самим, за все последующие годы я так и не встретила никого, кто хотя бы отдаленно напоминал тебя, кто обладал твоим умением зажигать неконтролируемое желание одним лишь невесомым прикосновением пальцев к моей ладони или волосам на затылке и шее, или буквально заводить с полуоборота скользящим шепотом на ушко — набором откровенных пошлых фраз. Про остальное бессмысленно даже говорить. Поэтому вспоминать об этом сейчас в таком состоянии, да еще и со списком твоих непримиримых условий, мне не менее тяжело и болезненно, чем анализировать твое поведение и тебя самого десятилетней давности.

Сколько у тебя было подобных мне любовниц до и после меня, с которыми ты оттачивал свое мастерство непревзойденного любовника? Сколько их было перед моим появлением в Леонбурге? Да и чего теперь притворяться святыми и кривить душой? Сколько их у тебя еще будет, а, самое главное, насколько тебя хватит самого играться со мной? И говорить о какой-то гарантии наших не пойми каких отношений, как и о возможном сроке их продления, реально не поворачивается язык, не то что не задевает аналитического мышления конкретными формами. Ты же не собираешься мне делать никаких официальных предложений. Мало того, ты четко определил мое место подле себя, как и ограничил территорию своего личного пространства, выделив мне мизерные участки с открытым доступом для свободного передвижения. И разве не ты дал мне ясно понять, где находилась я, а где твоя дражайшая супруга?

Мне напомнить тебе в каком мы сейчас живем веке? И то что я согласилась на эту гребаную эпиляцию с поиском белого плаща к нашей пятничной встрече, не означает ровным счетом ничего. Считай это моей ответной слабостью или навязанным принуждением подыграть тебе. Но если ты и вправду решил, что я поверю в твои серьезные намеренья касательно моего ближайшего будущего, то тут ты очень сильно просчитался.

Собирать свои вещи к моему выезду из гостиницы тоже не ахти какая проблема, если ты конечно имел в виду вещи, которые находились в моем номере, а не на нашей с Брайаном квартире в Карлбридже. Хотя сильно сомневаюсь, что ты рискнешь добраться и туда, а уж я-то и подавно (как и в самые ближайшие дни) едва ли вспомню о них, как и о главной проблеме, связанной с их пересылкой. И то что я тебя до сих пор хотела, как та обезумевшая кошка, вовсе не означало, что я уверую в вероятность того, что останусь жить в Леонбурге после всего случившегося на правах твоей бесправной любовницы. Прости, Дэнни. Но какой бы ты не страдал сейчас манией величия с комплексом недосягаемого бога, ты как-то уж очень быстро забыл о том факте, что у меня тоже есть своя личная жизнь. Извини, но я не собираюсь ее ломать и уж тем более подыгрывать всем твоим безумствам. У всего есть предел, и ты должен это понимать, как никто другой.

* * *

…Ты сказал белый? А почему не красный и не желтый? Или это просто наступил черед последнего составляющего цвета твоего Зазеркалья? Очередная блажь перекушавшего брендовыми закусками столичного миллиардера Дэниэла Мэндэлла-младшего? Цвет невинности (хотя в некоторых культурах он тоже является цветом траура)? Поди, догадайся, что на самом деле твориться в голове твоего злого гения. Я могла бы выполнить все твои требования до единого, совершенно не задумываясь для чего и зачем, но в этом-то и заключалась вся ведущая проблема. Я не хотела. Банально и тупо не хотела. Называй это упрямством или так не к стати проснувшейся бунтаркой Алисией Людвидж, но ты же прекрасно знаешь, что происходит с пружиной, когда ее сдавливают до упора. Скручивай, сгибай, стягивай хоть до треска и в один сплошной комок, но рано или поздно она разорвет все стяжки и крепления, не выдержав давления и накопившейся внутренней боли. Возможно дело не в цвете плаща (да, я специально выбрала оттенок топленого молока, почти нежного бежево-кремового цвета, будто хотела проверить твою реакцию — заметишь ты "подмену" или нет) и не в принципиальности "хочу не хочу — буду не буду звонить". У меня должно было остаться хоть что-то, хоть какое-то подобие на право личного выбора. На право быть собой и самой принимать решения.

Господи, как же я хочу все переиграть, выпить настоящую синюю таблетку и оборвать эту цепную реакцию, эту ненормальную череду неконтролируемых мною событий, тебя… все твои одержимые действия жесткого беспощадного палача. Неужели ничего нельзя изменить? И когда мы успели так сильно измениться сами, окончательно потеряв себя, друг друга в этом бешеном водовороте чистого безумия? Все уже бессмысленно, ничто и никто не подлежит возврату и обмену? Это тупик? Конечная Эллис Льюис? Ты загнал ее в угол, в свой Чудесный черно-красный Сад откуда все дороги и пути с поворотами ведут только к тебе? И куда бы я не пыталась убежать, выскочить из того же черного мерседеса на ходу, за несколько районов до незнакомого мне Мейпл-Авеню, добраться до ближайшего авто или ж/д вокзала, а может просто нестись по улицам в неизвестном мне направлении сломя голову… я бы все равно в конечном счете опять и снова добежала до тебя… только до одного тебя, как в одном из своих последних кошмаров?

Говорят, не важно, что ты делаешь в попытке изменить себя, свое окружение, переезжая с места на место, от себя все равно не убежишь. А в моем случае, не убежишь от того, кто все эти годы жил в моей памяти, под моей кожей, в крови, в дыхании и пульсе, кто сам добровольно не хотел разжимать своей смертельной ментальной хватки на моем горле и сердце. Пора уже признаться, Эллис, и хотя бы самой себе. Твой постыдный побег десятилетней давности ни к чему хорошему тебя не привел. Он вообще ни к чему тебя не привел. Круг замкнулся, и ты очутилась лицом к лицу перед тем, от кого все эти годы бегала и пряталась. И это на самом деле тупик. Нет, не начало чего-то нового и захватывающего, а именно тот конец, который так красиво любили когда-то выписывать в финальных титрах старых кинофильмов. Да, конец истории Эллис Льюис… 32-летней фашин-фотографа Алисии Людвидж… С этого момента ты переставала быть той, кем всегда себя считала (или за кого пыталась себя выдать).