Три дочери Льва Толстого - читать онлайн книгу. Автор: Надежда Михновец cтр.№ 38

Он пробыл здесь неделю, и у меня осталось такое хорошее, теплое чувство об этом времени. Оттого с ним хорошо, что он такой хороший человек и что при нем не только не сделаешь ничего дурного, но и мысли дурной быть не может» ^[358].

Урок переписывания «Крейцеровой сонаты» отозвался и в истории отношений Марии с Бирюковым. Согласия на брак с ним она так и не получила, но нашла утешение: «Еще вот что: часто прежде думала и теперь думаю, разве это важно? Разве не проживем мы врозь жизнь, идя по тому же пути? И разве это не будет лучше, разве не важно то, что мы будем чисты? Много думала об этом, и думала вот что. Брак есть падение. Если бы брак стоял бы у нас на пути, если бы не было препятствий, производящих столько зла, если бы брак содействовал служению Богу – тогда так, можно бы помириться с падением, можно бы утешаться, что одно стоит другое, но у нас брак не только не содействует служению Богу, не только не стоит нам на пути, а, напротив, производит много зла и тем заставляет нас, меня по крайней мере, сворачивать в сторону, делая много зла. И все это ради чего?» ^[359]

Повесть «Крейцерова соната» помогает понять позицию Льва Толстого, особенно самые жесткие и в нескольких случаях шокирующие его высказывания по поводу различных историй любовного свойства в жизни дочерей Татьяны и Марии, и до их замужеств, и после.

С. А. Толстая не без горечи отметила, что Таню и Машу Толстой «любил гораздо больше остальных детей. 〈…〉 На своих девочках он чувствовал свое влияние и радовался этому» ^[360]. С разладом в отношениях с женой именно повзрослевшие дочери становились для него важной и необходимой опорой. Благодаря им Толстой не был духовно одинок в кругу семьи, в общении с дочерьми он обретал большую уверенность во многих своих новых представлениях. Мария душевно стала ему ближе, чем кто бы то ни был. Толстой нуждался в дочерях-друзьях.

Но ход событий был непреложен. Александра Львовна Толстая очень точно охарактеризовала сложившуюся со временем в жизни незамужних дочерей Толстых ситуацию: «Несмотря на строгие принципы, руководившие их жизнью, и их безграничную преданность отцу, обе старшие дочери томились потребностью личного счастья, желанием иметь свои семьи. Таня, кроме служения отцу, заполняла жизнь искусством, Маша – изучением медицины и помощью окружающим ее людям» ^[361].

Татьяна и Мария вступали в новую пору своей жизни – замужества. И отец всегда близко к сердцу принимал происходящее с ними, сопереживая дочерям и в радостях, и в горестях их семейной жизни.

Мария Львовна Толстая вышла замуж за своего родственника – князя Николая Леонидовича Оболенского. Он был крестником Льва Николаевича ^[362], внуком его родной сестры, Марии Николаевны. 2 июня 1897 года на их венчании «было только два шафера – Миша Толстой и брат Коли ^[363]. Пошли пешком в церковь, в чем были, в простых будничных платьях» ^[364].

Александра Львовна охарактеризовала своего зятя: Н. Л. Оболенский был «на два года моложе Маши, жил у Толстых, потому что Лизанька ^[365] была бедна, с трудом содержала свою семью и Софья Андреевна предложила Коле жить у нее в доме. Коля кончал университет по юридическому факультету, лекций не посещал, занимался постольку, поскольку было нужно, чтобы сдавать экзамены. Это был милый, честный, неглупый малый, не пьяница и не игрок. Вставал поздно, к завтраку, курил медленно, со вкусом, пуская в воздух колечки, красиво отставляя холеную руку с длинным загнутым ногтем на мизинце, любил поесть, по-барски широко давал на чай, хотя денег у него никогда не было, по-аристократически катал „р“ – Коля был барин с княжескими замашками, сибарит. И Маша потерялась для отца, для окружающих. Теперь она часами сидела с Колей, и они разговаривали, и в ее серых вдумчивых глазах появился мягкий и теплый свет и новая, точно виноватая улыбка. Маша влюбилась в Колю Оболенского, влюбилась страстно, безрассудно, и ничего не могло удержать ее от этого замужества: ни бурные протесты матери, ни страдальческое недоумение отца…» ^[366].

Решение Марии было твердым, 16 декабря 1896 года она писала Льву-младшему, находясь в семье другого брата – Ильи: «Знала о своих только от Коли, но и он теперь уехал оттуда. О себе почти некогда думать последние дни. Но что думаю – очень спокойно и хорошо. И мое одиночество не только не заставляет меня одуматься и переменить решение, а напротив, я все больше укрепляюсь в нем, и мне тихо, сердечно и хорошо» ^[367].

В начале мая 1897 года Маша писала своей знакомой: «Мама была сначала против моего замужества, так как он очень беден, т. е. ничего не имеет и немного моложе меня, папа же очень любит моего будущего мужа и находит, что он лучший, кого я могла выбрать. Но он жалеет меня и грустит по мне, но никогда не высказывает своих мыслей, не дает советов и совершенно отстраняется. Мне очень радостно, что он любит Колю и, главное, верит в него, но мне, конечно, страшно больно подумать о том, что придется расстаться с ним…» ^[368]

Мария Львовна с мужем Николаем Оболенским. 1897

Однако чувства родителей были сложнее и разнообразнее, чем их представляла себе или хотела представить дочь. Иногда отец был весьма ироничен в отношении двух дочерей, одна из которых готовилась к свадьбе, а к другой приехал поклонник, М. С. Сухотин. «У меня, – пишет он Марии, – такое ощущение, что в последнее время все женщины угорели и мечутся, как кошки по крышам. Ужасно это жалко видеть и терять перед смертью последние иллюзии. 〈…〉 О какое счастье быть женатым, женатой, но хорошо, чтоб навсегда избавиться от этого беганья по крыше и мяуканья» ^[369]. Спустя время, 16 июля, в дневниковой записи Толстой пометил: «Маша вышла замуж, а жалко ее, как жалко высоких кровей лошадь, на кот[орой] стали возить воду. Воду она не везет, а ее изорва[ли] и сделали негодной. Что будет, не могу себе представить. Что-то уродливо неестественное, как из детей пирожки делать. Т[аня] тоже нажила себе страдания ^[370]. Миша ^[371] мучается. В Пирогове ^[372] тоже та же беда. Ужасно! Страсть, источник величайших бедствий, мы не то что утишаем, умеряем, а разжигаем всеми средствами, а потом жалуемся, что страдаем» ^[373]. Происходящее с дорогой его сердцу дочерью Толстой вписал в контекст своего отношения к половой страсти и к браку.