Три дочери Льва Толстого - читать онлайн книгу. Автор: Надежда Михновец cтр.№ 67

Л. Н. Толстой с внуками Соней и Ильей (детьми А. Л. Толстого) и Таней Сухотиной. 1909

Софья Андреевна и сыновья сделали ставку на старческую немощь Л. Н. Толстого. И позднее, спустя годы, Лев Львович был твердо уверен в своей тогдашней правоте: «Отец ослабел телесно, умственно и духовно. Мозг его больше не работал нормально, кровообращение становилось трудным…» И сын скажет об отце, подписавшем литературное завещание: это «потерявший рассудок старик». Но добавит: «Я не осуждаю отца. Нельзя осуждать человека, не узнававшего своих и жившего в полном умственном тумане. Он действовал как ребенок. Но я не только осуждаю Черткова, но на вечные времена проклинаю его память и имя» ^[651].

В этих поздних записях Лев Львович отмечал, что в последние месяцы отец страдал потерей памяти. Полагаем, что сам Л. Н. Толстой не пугался таких состояний, находя в них какие-то новые для себя возможности. Однажды при Феокритовой он сказал: «Я, правда, хочу перечитать Толстого, как-нибудь… Я все забыл, ничего не помню… Анну Каренину, например, что она сделала? – не знаю. 〈…〉 Память в старости несовместима с духовным ростом, сознанием. 〈…〉 А впрочем, может быть, это мне кажется» ^[652]. Да, Софья Андреевна была права, когда писала: «Да, Лев Никол. наполовину ушел от нас, мирских, низменных людей…»

Сложившаяся ситуация, повторим, была парадоксальной: своими нападками на Толстого Софья Андреевна и ее сыновья Лев и Андрей, грозящие объявить о его старческом слабоумии и сумасшествии, не осознавая того, только укрепляли его в правильности принятого решения. Лев и Андрей, летом 1910 года духовно чуждые Толстому, вызывали у него тревогу, а иногда и глубокое раздражение. Особенно тяжело ему было присутствие сына Льва, в котором он видел одну поверхностность и самодовольство. В дневнике Толстой записал: «Сыновья Андрей и Лев очень тяжелы, хотя разнообразно, каждый по-своему» ^[653]. Для Толстого оставить наследство Льву, Андрею, а также Михаилу значило способствовать их дальнейшей нравственной распущенности, увеличивать зло.

Андрей Львович Толстой

Лев Львович Толстой

Толстой, с болью переживая саму ситуацию противостояния и борьбы в своей семье, записал в дни совместного пребывания Андрея и Льва в Ясной Поляне:

«Ч[ертков] вовлек меня в борьбу, и борьба эта оч[ень] и тяжела, и противна мне. Буду стараться, любя (страшно сказать, так я далек от этого), вести ее.

В теперешнем положении моем едва ли не главное нужное – это не делание, не говорение. Сегодня живо понял, что мне нужно только не портить своего положения и живо помнить, ч[то] мне ничего, ничего не нужно» ^[654].

Толстой был твердо уверен: злом нельзя бороться со злом. Александре Толстой был труден этот урок отца: любить и отвечать добром на зло.

Она, читая дневник отца и думая о матери, с удивлением отметила: «Откуда берется у него весь запас кротости по отношению к ней» ^[655]. Она писала:

«Отец может любить и любит ее, а я никак не могу заставить себя хотя бы не ненавидеть ее. 〈…〉 Таня говорила со мной обо всем этом и между прочим сказала:

– То, что отец делает теперь, это подвиг любви, лучше всех 30 томов его сочинений. Если бы он даже умер, терпя то, что терпит, и делая то, что делает, я бы сказала, что он не мог поступить иначе. – И заплакала.

Я повторила отцу эти слова Тани.

– Умница, Танечка, – сказал он и тоже разрыдался» ^[656].

В драматические летние и осенние месяцы 1910 года Лев Николаевич и Софья Андреевна, как и прежде, любили друг друга, но их совместная жизнь была уже губительна для каждого. И доктора, и дочери считали, что супругам пойдет на пользу какое-то время пожить врозь. Татьяна Львовна звала отца к себе в гости. Телятинские друзья были начеку и настаивали на незамедлительном отъезде графа к старшей дочери, им хотелось отсечь Льва Николаевича от жены и сыновей. Чертков написал Толстому, что Лев и Андрей настроены, предполагая существование завещания, «не отпускать вас никуда, пока не успеют пригласить черносотенных врачей, которые признали бы вас впавшим в старческое слабоумие, для того чтобы лишить значения ваше завещание» ^[657]. Такой поворот событий для партии Черткова был, безусловно, нежелателен. Письмо это было адресатом прочитано и возвращено: таковым было требование Черткова в отношении собственных писем к Толстому.

«…Чертков и сочувствующие ему, – вспоминал Сергей Львович, – развивают усиленную деятельность для сохранения тайны завещания. Чертков пишет Льву Николаевичу письма, в которых старается доказать, что жена его – изверг, что она и некоторые сыновья его обуреваемы корыстью; Александра Львовна резка с матерью и, будучи неожиданно для себя назначена наследницей произведений отца, вполне подпадает под влияние Черткова; А. Б. Гольденвейзер и В. М. Феокритова вмешиваются в семейные дела Льва Николаевича и осведомляют его о полубезумных речах Софьи Андреевны и т. д. 〈…〉…со стороны В. Г. Черткова, А. Б. Гольденвейзера, В. М. Феокритовой и, к сожалению, сестры Саши возникло какое-то враждебное отношение к матери, а отцу приходилось постоянно выслушивать от них неблагоприятные отзывы о ней и сообщения о том, что она говорит, что делает и что предполагает делать» ^[658].

10 августа Татьяна Львовна приехала в Ясную Поляну за отцом. «Бедная, милая Таня, – записывала Александра, – опять приезжает выручить нас. Сердце ее разрывается между папашей и Михаилом Сергеевичем с Танечкой. Утром удалось ей кое-что порассказать, хотя многое она знает из „всей той литературы“, как она, смеясь, говорит, которая у нее составилась, писем от Марии Александровны, Гольденвейзера, Черткова, Лины Толстой, Горбуновых, Буланже, меня и других» ^[659]. Известия о яснополянских баталиях Татьяна Львовна получала с самых разных сторон – от партийных и беспартийных; и она пыталась удержать равновесие.