Лорд Галифакс: Святой Лис - читать онлайн книгу. Автор: Моргана Девлин cтр.№ 54

Премьер-министр, несмотря на то, что правительственный кризис будет означать головную боль в Палате общин и ослабит позиции Великобритании, отставку Идена принял: «Я понятия не имел до 18-го числа, что все дойдет до разрыва, но после повторных усилий Ф. О. не допустить переговоры и мою встречу с Гранди, я знал, что настало время, когда я должен проявить свою окончательную твердость. Энтони мог уступить или уйти. Очень многие все еще говорят, что не понимают, почему он ушел в отставку. За это он сам ответственен, поскольку я сомневаюсь, понял ли он вообще, что проблемы между нами не было. Проблема была в том, должны ли переговоры быть начаты теперь, или должны ли они быть начаты вообще. Я постепенно прихожу к выводу, что Энтони в принципе не хотел договариваться ни с Гитлером, ни с Муссолини <…>. Теперь, когда все закончилось, и Кабинет, и Палата общин, и страна сплотились <…>. Есть много проблем впереди, но я чувствую, как будто огромный груз упал с моей души» ³⁸⁵.

Тот самый груз теперь падал на лорда Галифакса. Время для отставки Иденом было выбрано крайне неудачно. В эти дни усиливалась германская активность в Австрии, и правительство Шушнига должно было вот-вот сдаться напору Адольфа Гитлера. Отставку министра иностранных дел в своем дневнике Галифакс комментировал так: «Мои впечатления все еще несколько спутаны относительно того, что было у Энтони в голове. Я не могу сдержать мысли, что различия по фактическим переговорам никогда не были основной причиной. Я подозреваю, что это был совокупный результат очень многих вещей: частично подсознательное раздражение от более тесного контроля Невиллом внешней политики; частично раздражение от его (Чемберлена. – М. Д.) любительских вторжений в нашу область через леди Чемберлен, Хораса Уилсона и его собственные письма Муссолини; частично естественное отвращение Энтони к диктаторам, насчет которых я всегда говорил ему, что вы должны жить с чертями, нравятся ли вам они или нет; и особенно, о чем я тоже часто ему говорил, его чрезмерная чувствительность к критике левых. Я сам думаю, хотя я никогда не должен говорить об этом на публике, что рассуждения Энтони не были лучшими его проявлениями; он перенапрягся и устал; все одновременно навалилось, и он больше не смог держаться» ³⁸⁶.

21 февраля лорд Галифакс, формально исполняющий обязанности министра иностранных дел, говорил с сэром Алеком Кэдоганом, который совершенно не хотел получить такого руководителя. Он отговаривал Галифакса от принятия должности ³⁸⁷, понимая, что вся работа в итоге свалится на него. Но других кандидатов у Чемберлена не было. 23 февраля лорд Галифакс сделал одолжение премьер-министру и согласился возглавить Форин Оффис. По большому счету волноваться ему было не о чем. Чемберлен уже дал понять, что, как «вьючная лошадь», будет делать всю работу в международных делах, а заодно и отчитываться перед Палатой общин, где теперь кипели нешуточные страсти. Сэм Хор вспоминал: «Если бы Галифакс все еще был членом Парламента в Палате общин, хотя политика осталась бы той же самой, премьер-министр был бы огражден от ежедневных озлобленных споров, которые тогда сопровождали почти каждое обсуждение иностранных дел» ³⁸⁸.

Галифакс был членом Палаты лордов, что избавляло его от подобных страстей. Он вспоминал в своих мемуарах: «до прошлых двух или трех лет у меня никогда не было специального контакта с работой Форин Оффиса, но эти последние годы дали мне широкие возможности для наблюдения, какой неблагодарной при нынешних обстоятельствах станет работа любого министра иностранных дел» ³⁸⁹. Несмотря на всю неблагодарность, до поры до времени Галифакс был рад оставаться в тени Чемберлена, руководствуясь советом, который дается перед началом одиночной охоты на лис: никогда не заезжай на луг, если только не знаешь, как с него выехать ³⁹⁰.

Его быт как министра иностранных дел был налажен: внешнюю политику вел премьер-министр, внутренние дела министерства – подчиненные. Практически одновременно с Галифаксом в Форин Оффис пришел Рэб Батлер, который стал вторым заместителем министра наряду с Кэдоганом. Он вспоминал о том времени: «Я лично счел работу, выделенную мне Галифаксом, очень трудной, потому что сегодня есть семь или восемь заместителей министра, а в те дни были только два, и так как Галифакс был в Палате лордов, я один должен был отвечать на семьдесят или более вопросов в неделю об иностранных делах в Палате общин: Эдвард был полностью освобожден от таких проблем. Часто у меня не было времени пообедать, тридцать с лишним вопросов я печатал каждый день и отсылал премьер-министру Чемберлену. Галифакс иногда вычеркивал часть того, что я писал, и отбывал, таким образом, меня оставляли одного с очень серьезной ответственностью, особенно во время испанской гражданской войны. Эдвард не был легким человеком, чтобы спокойно работать с ним, и Алек Кэдоган, так же, как и я, счел такой темп наказанием. <…> Галифакс ожидал, что я не только буду иметь дело с Палатой общин и Лигой Наций, но также интервьюировать послов и исполнять многообразные другие обязанности. Галифакс думал, что все русские были атеистами, ему не нравился российский посол Майский, которого поэтому почти всегда оставляли исключительно мне, я должен был видеть его, по крайней мере, раз в неделю» ³⁹¹. Главное для Галифакса было удостовериться, что у него есть два дня для охоты в Йоркшире. Его назначение не вызывало опасений ни внутри Британии, ни у мировой общественности. Скорее была выражена радость по поводу отставки Идена, в котором многие успели разочароваться. «Как только кто-либо начинает чувствовать, что он – мученик высокой цели, становится очень трудным избежать этого убеждения, имеющего мелодраматическую развязку» ³⁹², – записал Галифакс в дневнике об отставке Идена.

9 марта 1938 г. канцлер Австрии Шушниг объявил о проведении плебисцита, который был назначен на 13 марта. На границе с Австрией началось скопление немецких войск. В Лондоне, заканчивая свои дела в качестве посла, в это время находился новый рейхсминистр иностранных дел фон Риббентроп. Лорд Галифакс, приехав из Йоркшира и обнаружив сгущающиеся тучи над Австрией, вызвал его к себе и читал «слишком ужасные лекции, если не проповеди», балансируя «между горем и гневом» ³⁹³.

11 марта, спустя 20 минут после ланча, на котором Чемберлен искренне говорил с Риббентропом о лучшем понимании и взаимном вкладе в мир с Германией, премьер-министр вошел в свой кабинет и сразу получил телеграммы, касающиеся последовательных ультиматумов Шушнигу. Чемберлен немедленно вызвал Риббентропа к себе. Там его встретил не только премьер, но и Галифакс, который говорил наиболее серьезным образом и твердо просил Риббентропа, чтобы Гитлер придержал свои руки прежде, чем было бы слишком поздно. Чемберлен уже не ожидал, что из этого последует какой-либо результат, хотя и надеялся, что все это можно осуществить без насилия ³⁹⁴. В 17:15 того же 11 марта Галифакс пошел пить чай с Риббентропом и говорил с ним еще более строго: «Мы стали свидетелями этой бесстыдной демонстрации голой силы. <…> Что должно препятствовать тому, чтобы немецкое правительство не стремилось применить точно так же голую силу для решения проблем с Чехословакией? Мы можем сделать вывод, что немецкие лидеры – это люди, которые не нуждаются в переговорах, а полагаются только на сильную руку» ³⁹⁵.