Михаил Катков. Молодые годы - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Лубков cтр.№ 21

Хомяков, по мнению К. С. Аксакова, уже тогда, в начале 1830-х годов одним из первых осознал своеобразие исторической судьбы России. Добавим также, что осмысление пути России осуществлялось у Хомякова в тех традициях русской культуры, которые зародились еще в Древней Руси, — в художественных и поэтических формах. Причем патриотическое чувство как изначальное, естественное состояние для русского человека освещало сам творческий и жизненный процесс познания. Подлинное, истинное понимание смысла жизни в русском сознании возможно всегда только через подлинную, глубокую любовь. Аксаков пишет: «Любовь к России высказывалась беспрестанно: мой край родной, мой Север дальний, мои вьюги, мои метели и т. д. — слышались очень часто. Но это была та удобная любовь, которая не мешала быть вовсе чуждым своей родной земле: хвалили большею частию вьюгу и мороз, да и то часто в теплом климате. <…> Один Хомяков (сама справедливость требует этого сказать) понимал ложность Западной дороги, которою шли мы, понимал самостоятельность нравственной задачи для Русской земли.» ^[112].

Оценки К. С. Аксакова этого периода биографии Хомякова имеют большое значение и для общей характеристики эпохи 1830-х годов, и для изучения идейной эволюции Каткова, точнее, для уяснения ее начального этапа, истоков будущего мировоззрения.

Для его понимания следует сделать еще одно существенное дополнение. Речь идет о событиях в Польше в 1830–1831 годах и об отношении к ним в русском обществе.

Польское восстание не просто вызвало приступ русофобии в Европе, но и подняло новую волну дискуссий внутри российской элиты, обнажив со всей остротой главное ее противоречие — между патриотами-государственниками и либералами-западниками. А вернее сказать, между творческими, свободно мыслящими людьми и эпигонами, подражателями чуждых образцов, слепо копирующими и бездумно распространяющими чужие порядки и мнения. Хотя в любом подобном разделении всегда присутствует упрощенность, схематизм и прямолинейность. Ведь всякая историческая реальность — многообразнее, богаче, интереснее.

В августе 1831 года Пушкин пишет свои знаменательные стихотворения «Клеветникам России», «Бородинская годовщина» и одно незавершенное им, посвященное русскому либералу. Стихотворение начиналось строками:

Первые два стихотворения поэта вместе с патриотическим стихотворением В. А. Жуковского «Старая песня на новый лад» составили брошюру «На взятие Варшавы». По высочайшему распоряжению Николая I брошюра была в срочном порядке напечатана в военной типографии и уже 14 сентября появилась в продаже, накалив страсти вокруг гражданской и творческой позиции Пушкина. Даже близкий к поэту П. А. Вяземский, автор выражения «квасной патриотизм», не поддержал своего друга за «шинельные стихи», недостойные настоящей поэзии ^[113]. Среди не принявших публикации был и В. Г. Белинский. Зато один из идейных предтеч будущего славянофильства С. П. Шевырёв с восхищением отнесся к патриотической оде Пушкина.

Но наиболее замечательной, с нашей точки зрения, оказалась реакция Петра Яковлевича Чаадаева — он приветствовал новые стихи поэта, признавая общенациональный масштаб его творчества. В письме 18 сентября 1831 года Чаадаев писал: «Вот, наконец, вы — национальный поэт; вы угадали, наконец, свое призвание. Не могу выразить вам того удовлетворения, которое вы заставили меня испытать. <…> Стихотворение к врагам России в особенности изумительно; это я говорю вам. В нем больше мыслей, чем их было высказано и осуществлено за последние сто лет в этой стране. <…> Не все держатся здесь моего взгляда, это вы, вероятно, и сами подозреваете; но пусть их говорят, а мы пойдем вперед; когда угадал. малую часть той силы, которая нами движет, другой раз угадаешь ее. наверное всю. Мне хочется сказать: вот, наконец, явился наш Данте.» ^[114].

Пушкин для Каткова всегда был непререкаемым авторитетом и в творчестве, и в жизни. Мы не располагаем конкретными сведениями о его отношении к указанным событиям и о том, каким образом они повлияли на личность тринадцатилетнего подростка. Но то, что они оказали на него свое влияние, можно утверждать вполне определенно. Твердая и решительная государственническая позиция, занятая Катковым во время Польского восстания 1863 года, очевидно, имела свою предысторию и уходила корнями в пору его отрочества и взросления в павловском пансионе. Спустя много лет она получила продолжение.

Судя по первым публикациям Каткова, его интерес к народным песням, к поэзии, к быту и нравам допетровского времени, вероятно, был навеян славянофильскими идеями, с которыми он мог познакомиться через своих товарищей по пансиону, входивших в близкий к Хомякову круг. Влияние этих идей просматривается уже в ранних работах Каткова. На это одним из первых, насколько нам известно, обратил внимание И. Н. Тяпин. Анализируя историческую публицистику Каткова, он просматривает за ней систематичность обращения автора к религиозно-политическим доктринам и сюжетам из истории Московской Руси ^[115]. Ему же принадлежит замечание о том, что Катков как философ практически не изучен и что «за его рассуждениями по конкретным общественно-политическим вопросам давно пора увидеть философскую основу» ^[116].

Трудно с эти не согласиться, хотя противоположного мнения придерживался Николай Александрович Бердяев, прямо заявлявший, что «Катков был первым политическим публицистом консерватизма, тут он царил, но никогда он не был мыслителем, философом консерватизма. Катков — эмпирический консерватор» ^[117]. Столь же категоричен был Бердяев и в оценке связи Каткова со славянофилами, выражая свое резкое несогласие с мнением Владимира Соловьёва, назвавшего Каткова «Немезидой славянофильства» ^[118].