Михаил Катков. Молодые годы - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Лубков cтр.№ 22

Во всем этом нам еще предстоит разобраться. А у Каткова впереди был Московский университет.

Иногда задумываешься, как странно складывается жизнь, забрасывая нас именно в то время, в тот век, год и день, сводя и разводя с теми или другими людьми, определяя наши привязанности и расставания. И даже ровесники, казалось бы, обреченные по возрасту на неминуемое пересечение жизненных дорог, не застрахованы внезапно расходиться в разные стороны. И только судьба знает и хранит обязательность встречи в будущем, когда всё еще впереди и всё, несомненно, будет к лучшему.

По завершении в июне 1834 года гимназического курса в пансионе Катков в течение июля готовился к поступлению на словесное отделение Императорского Московского университета (ИМУ). Тогда же летом, июня 14 дня 1834 года, в правление университета было подано прошение от своекоштного студента словесного отделения Ивана Тургенева об увольнении его из университета и переводе в Санкт-Петербургский университет. Будущий видный русский ученый, историк, правовед и публицист Константин Дмитриевич Кавелин (1818–1885), ровесник Каткова и Тургенева, в эти дни усердно занимался дома, решив стать студентом нравственно-политического (юридического) отделения ИМУ. К поступлению в университет его готовили приглашенные учителя, одним из которых был бывший казеннокоштный студент Московского университета Виссарион Белинский.

Виссарион Григорьевич Белинский (1811–1848) так и не окончил словесного отделения. В сентябре 1832 года он вынужден был уйти из университета и начать подрабатывать на жизнь частными уроками. Основное время при этом он отдавал сочинительству и подготовке своей первой большой критической статьи, увидевшей свет в сентябре 1834 года. Статья называлась «Литературные мечтания. Элегия в прозе» и была издана при «Телескопе» в «Молве».

Любопытный факт: когда в 1829 году Белинский поступал в университет, ему в соответствии с установленным тогда порядком, помимо документов об образовании и происхождении, потребовалось собственноручно дать подписку в том, что он «ни к какой масонской ложе и ни к какому тайному обществу, ни внутри империи, ни вне ее» не принадлежит, с обязательством «впредь к оным не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь». Необходимость таких обязательств для студентов (так же, как и для лиц, поступающих на государственную службу) появилась после восстания декабристов. Одновременно было заведено представление специальных поручительств от родных или знакомых. Белинский обратился за поручительством — «распиской» к генерал-майору А. 3. Дурасову, которому был рекомендован своей родственницей Л. С. Владыкиной. В «расписке», датированной 20 сентября 1829 года и написанной, за исключением подписи, рукой самого Белинского, генерал заявлял, что доверенный его поручительству юноша, определившись в университет, будет ходить в форменной одежде и «своим поведением не нанесет начальству никакого беспокойства» ^[119].

Михаил Юрьевич Лермонтов, как Белинский, в 1832 году покинул Московский университет и переехал в Петербург, где, переменив участь студента на карьеру военного, поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В августе он пишет свой бессмертный «Парус» и в письме к М. А. Лопухиной 2 сентября оставляет простые и волшебные строки, тайна которых неподвластна времени:

Школу он окончил в 1834 году и был выпущен в чине корнета, начав службу в лейб-гвардии Гусарском полку.

Александр Иванович Герцен, несмотря на трения с начальством, участие в различных студенческих историях, по окончании университета сумел получить за заслуги серебряную медаль. Правда, ждал он золотую. «Серебро» это сильно ударило по самолюбию вновь испеченного кандидата физико-математического отделения 1833 года выпуска, и на торжественный акт вручения он не явился. Обида была не на университет и не на товарищей, а на себя. Честолюбие было задето, но любовь к alma mater Герцен хранил всю жизнь. «Я так много обязан университету, — писал он впоследствии, — и так долго после курса жил его жизнию, с ним, что не могу вспоминать о нем без любви и уважения. В неблагодарности он меня не обвинит по крайней мере, в отношении к университету легка благодарность, она нераздельна с любовью, с светлым воспоминанием молодого развития… И я благословляю его из дальней чужбины! Год, проведенный нами после курса, торжественно заключал первую юность. Это был продолжающийся пир дружбы, обмена идей, вдохновения, разгула.» ^[120]. Между тем летом 1834 года «разгул» завершился неожиданным образом. 21 июля Александр Герцен был арестован и заключен в полицейский дом. Это был его первый арест. Первый, но не последний.

А в самом университете жизнь шла своим чередом и для будущих студентов наступила пора публичных вступительных испытаний. Горячая пора во все времена.

Поступающие в университет в тот год должны были проявить свои познания в математике, физике, географии, истории, статистике, грамматике, словесности, логике, латинскому, греческому, французскому, немецкому языкам и Закону Божьему. Экзамены принимала особая комиссия под председательством ректора, в состав которой входили специалисты по отдельным дисциплинам. Среди 30 абитуриентов, сдававших экзамены на словесное отделение вместе с Катковым, были его товарищи по павловскому пансиону Дмитрий Кодзоков и Михаил Поливанов. Обращали на себя внимание также выпускник пензенской гимназии, ровесник Каткова Фёдор Буслаев и пятнадцатилетний юноша Юрий Самарин.

Вступительные испытания заставили их основательно поволноваться. Экзамены были только что введены согласно новым правилам приема, и требования комиссии были очень строги. Фёдор Иванович Буслаев (1818–1897) — впоследствии академик, филолог-языковед и фольклорист, учителем русского языка у которого в пензенской гимназии был тот же В. Г. Белинский, — оставил воспоминания, поделившись своими переживаниями: «Это было для меня какое-то смутное время, и я решительно ничего не помню, как я пришел в первый раз в стены университета и к кому явился подать просьбу о допущении меня к экзамену, и как потом справлялся, в какие дни и часы будет он назначен, и таким образом, будто проснувшись от тяжелого сна, я вдруг очутился на первом экзамене в большой аудитории, наполненной толпою незнакомых мне юношей. <…> Решительно не помню, с какого предмета я начал свой экзамен и как я продолжал его и довел до конца; не помню также и того, что меня спрашивали и как я отвечал» ^[121].