Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Финли cтр.№ 51

Тернер умер в 1851 году в Челси, всего за восемь лет до того, как новые анилиновые краски, изготовленные из бесполезного в других отношениях нефтехимического экстракта каменноугольной смолы, продолжили революционный процесс изменения палитры художников, начатый в некотором смысле тогда же, когда зародилась сама живопись. Поэтому ему не довелось попробовать искусственный пурпур и сольферино, изобретенный в 1859 году английскими химиками и названный в честь сражения в Италии, которое австрийцы проиграли в том году французам и итальянцам. Но и при жизни Тернера появлялись новые краски, и он почти всегда пробовал их применять.

Одно из многочисленных писем, отправленных Почтовому ведомству Британии, на тему выцветания почтовых ящиков

В Национальной галерее в Лондоне находится полотно, которое, вероятно, сегодня является самой известной картиной художника, которую он называл «моя дорогая». Картина «Последний рейс корабля „Отважный”, написанная в 1838 году, – это изображение девяностовосьмипушечного боевого корабля, спущенного на воду в 1798 году, самым большим достижением которого стала победа в Трафальгарской битве совместно с флагманским кораблем Нельсона «Виктория». Когда Тернер писал картину, корабль уже стал призрачной жертвой более чем трех десятилетий относительного покоя. Сегодня картина висит напротив потрясающе реалистичного портрета Уистлиджейкета кисти Джорджа Стаббса: жеребец изображен в натуральную величину и издали выглядит как образец искусства таксидермиста, а не художника.

В то время как Стаббс, создавая свой шедевр, обошелся без неба, Тернер сосредоточился на нем и для своей «дорогой» желал самого лучшего, самого капризного неба. Согласно записям сотрудников музея от 1859 года, через три года после того, как картина поступила в галерею, она уже разрушалась. «Находясь под стеклом, картина в хорошем состоянии, но поверхность парохода слегка [битум] треснула; пигмент меняется под воздействием солнца», – написал один куратор. Дело в том, что, когда Тернер потянулся за подходящей красной краской, чтобы написать умирающее солнце над умирающим кораблем, он, как обычно, проигнорировал все знакомые ему цвета – киноварь, марену, охру и даже старого друга – быстро выцветающий кармин, – и его мастихин зачерпнул новую краску – алый йодид ртути ^[116].

Йод алый, или йодид ртути, был изобретен Бернаром Куртуа, сыном того Куртуа, который работал над цинковыми белилами, как раз перед битвой при Ватерлоо. Несколько лет спустя его доработал друг Тернера, химик Хэмфри Дэви, хотя нестойкость краски была известна изначально. Даже Дэви, описывая в 1815 году свои эксперименты, признал, что цвет, «похоже, сильно изменяется под действием света». Джордж Филд сказал: «Конечно, ничто не может сравниться с этим цветом алой герани; но его красота почти так же мимолетна, как и красота цветов» ^[117].

Но свежая краска выглядит поразительно яркой, и Тернер с радостью воспользовался ею, нарисовав коралловые облака того цвета, который, как он знал, они должны были иметь и который, посетив галерею сегодня, мы можем только вообразить. Для Тернера, как и для пользователей красок всего мира, поиск идеальной красной краски – со всеми рисками, с которыми он порой сопряжен, – никогда не заканчивается.

2 августа 1492 года Христофор Колумб отплыл из Испании, чтобы найти Новый Свет. Но когда три корабля – «Санта-Мария», «Нинья» и «Пинта» – вышли из гавани Палоса, им пришлось двигаться очень осторожно, чтобы не столкнуться с несколькими покачивавшимися на волнах маленькими лодками, заполненными перепуганными мужчинами, женщинами и детьми. Всем евреям – а это почти четверть миллиона человек – было дано четыре месяца на то, чтобы покинуть страну, а указ был издан уже четыре месяца и два дня назад. Неудивительно, что они спешили: им было слишком хорошо известно, что произойдет, если они не покинут страну. Еще до того, как Фердинанд и Изабелла издали прокламацию, что Бог желает видеть только католиков, против евреев совершались акты ужасного насилия – поджоги, жестокое обхождение и как минимум конфискация имущества. Год назад сефардские общины по всей стране вздохнули с облегчением, поскольку столетний юбилей ужасной резни 1391 года не ознаменовался новыми убийствами, но они чувствовали, что что-то должно произойти. В Испанию пришла инквизиция, заполыхали костры.

На маленьких лодках, отплывавших через два дня после назначенного срока, вероятно, было полно ремесленников – кожевников, красильщиков и ювелиров, а также врачей, музыкантов и других людей, которые просто не могли покинуть места, где их семьи жили веками. Их последняя Пасха в Испании должна была отмечаться через несколько недель или даже дней после королевской прокламации 31 марта, и они, должно быть, сидели за семейными столами до поздней ночи, обсуждая, каким будет последний исход. И возможно, в одной из этих лодок сидел молодой человек, державший на коленях, словно ребенка, какой-то предмет, завернутый в ткань. Его карманы были бы набиты металлическими инструментами с деревянными ручками: они впивались ему в ноги, когда лодка раскачивалась, и он не мог понять, была ли эта боль невыносимой или успокаивающей.

Этот человек тоже собирался создать новый мир. Но, как и Колумб, в тот теплый день 1492 года Хуан Леонардо не имел ни малейшего представления, движется ли он к смерти или к открытию. На самом деле, как оказалось, путешествие великого итальянца привело Испанию к открытию красной краски, а путешествие еврея – к постижению секрета оранжевого красителя.

Кремона

Путеводители очень грубо отзывались о Кремоне. «Приятный городок, но скучный», – таково было общее мнение. Он был не таким впечатляющим, как Милан на западе, и не таким живописным, как поселения у озер на севере. Но я направлялась в этот маленький городок на севере Италии с особой миссией. «Танец апельсина», – написал немецкий поэт Райнер Мария Рильке в замечательном вальсирующем стихотворении о фрукте и цвете, которые притворяются сладкими, но на самом деле являются буйными и вызывающими. И я вспоминала эти слова, почти напевала их про себя, когда ехала в Кремону теплым августовским днем, желая узнать, как один конкретный апельсин может заставить петь музыкальные инструменты. В Кремоне были созданы некоторые из величайших инструментов в мире, и все же состав лаков, которые заставляют их сиять почти так же сладко, как играть, все еще остается загадкой. Примерно в 1750 году секрет изготовления оранжевого лака Антонио Страдивари был утерян – и по сей день никто не знает, из чего он его составил. Создатели музыкальных инструментов годами пытаются найти рецепт, для некоторых этот поиск стал навязчивой идеей, они почти уверены, что, едва секрет лака будет открыт, откроется и секрет его души, и ничто не помешает им самим сделать что-то очень похожее на творения Страдивари ^[118]. Некоторые даже высказывали предположение, что лучшие скрипки Страдивари настолько наполнены жизнью и трагедией, что они, возможно, были окрашены кровью. Однако засохшая кровь скорее коричневая, чем оранжевая, поэтому годится в качестве метафоры, а не как расходный материал.