Цвет. Захватывающее путешествие по оттенкам палитры - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Финли cтр.№ 52

Кремона находится на берегу реки По. Когда-то этот город был настолько большим, что мог стать врагом Милана; сегодня же это всего лишь один из его многочисленных городов-спутников. И все же в этом городе ощущается определенное очарование – в его слегка обветшалом облике и том, что он словно бы удивляется прибытию посетителей, есть что-то очень настоящее. Сердце города – Пьяцца дель Комуне, площадь, расположенная рядом с собором XIII века. Когда я сидела там в первое утро пребывания в Кремоне, попивая латте на солнышке, я увидела велосипедиста, за спиной которого висел черный футляр для альта. Он соскочил с велосипеда и зашагал в магазин. Позже я заглянула в окно помещения, которое оказалось скрипичной мастерской, и увидела, как этот человек увлеченно беседует с мужчиной средних лет. Владелец инструмента был взволнован – с ним явно было что-то не так, и мастер пытался его успокоить. Это поразило меня, поскольку показалось квинтэссенцией итальянской жизни; безусловно, разыгравшаяся на моих глазах сцена происходила в этом городе многократно, ведь с этим городом связаны три величайших имени в истории скрипки: Страдивари, Гварнери и семейство Амати. Это место, где люди создавали скрипки со всей страстью.

И что удивительно, здесь по-прежнему занимаются ими. Сегодня, если вы пройдете по некоторым улицам Кремоны, то сможете уловить сосновый аромат скипидара, увидеть лавки ремесленников, которые работают с тонкими кленовыми дощечками. «Но почему Кремона? – спросила я. – Что такого особенного в этом городе, что он взрастил такой талант?» – «Не знаю – ответила женщина из туристического бюро. – Возможно, потому что нам повезло?» – предположила она.

Эта традиция не всегда почиталась особенно счастливой; на самом деле в течение многих лет, кажется, Кремоне было вообще безразлично. К концу XIX века скрипки были в значительной степени забыты: как и лак Страдивари, умение их изготавлиавть было почти полностью утрачено. И тут вмешался фашистский диктатор. Возможно, это было одно из немногого хорошего, что он сделал в своей жизни, хотя его мотивы, безусловно, были сомнительно националистическими; но в 1937 году Бенито Муссолини основал школу, где обучали созданию скрипок, а также открыл музыкальный музей, в котором рассказывалось о славном прошлом Кремоны.

Музей Страдивари в Кремоне был построен быстро, и это заметно. Его унылые витрины со старыми плотницкими инструментами, разбросанными между обломками музыкальных инструментов (ни одна скрипка не пострадала!), квалифицируют этот музей как один из самых скучных в Европе, а ведь он посвящен столь интересному предмету. В нем хранятся уникальные формы, которые мастер использовал для изготовления инструментов, – но в музее даже не пытаются объяснить их значение неспециалисту. Однако была одна вещь, которая, по крайней мере для меня, окупила стоимость билета: письмо, написанное рукой Страдивари, в котором говорилось о лаке. «Самый прославленный, самый почтенный и достойный покровитель, – писал он 12 января 1708 года. – Я прошу вас простить мне задержку со скрипками, вызванную лакировкой больших трещин, чтобы солнце не могло снова проникнуть в них». Почерк выдает человека, который был скорее ремесленником, чем ученым; он даже очаровательно украсил буквы F и Р завитушками, напоминающими изогнутый завиток на передней части каждой скрипки. Письмо Страдивари заканчивается его восхитительно дерзким счетом: «За мою работу, пожалуйста, пришлите мне филиппо (миланскую монету) ^[119], она стоит больше, но ради удовольствия служить вам я удовлетворюсь этой суммой».

За прошедшие столетия фраза о «лакировке больших трещин» была многократно изучена в попытках понять, какие ключи она может дать при разгадывании тайны Страдивари – и Амати, который работал до него. Похоже, лак был очень мягким, раз он так долго сохнет. Было ли иссушающее солнце частью секрета? – задавались вопросом исследователи. И был ли рецепт Страдивари похож на рецепт Яна Ван Эйка, который обычно выставлял свои алтари снаружи, чтобы сушить их на солнце, – и однажды оставил один так надолго, что картина растрескалась? ^[120]

В приемной музея сидел студент. «Почему Кремона?» – спросила я его. Он пожал плечами и сказал, что не знает. Но он передал мне дорогую цветную книгу на английском языке об истории скрипки. Я пролистала ее, и вдруг один абзац привлек мое внимание. Это было описание того, как зародилась традиция создания скрипок в этом городе: в 1499 году в Кремону прибыл человек по имени Джованни Леонардо да Мартиненго. Он был лютнистом и сефардским евреем, и много лет спустя он обучил своему искусству двух братьев: Андреа и Джованни Антонио. В 1550-х годах Андреа сделал несколько первых скрипок – после того как музыкант из соседней Брешии решил взять смычок и играть с его помощью на лютне-гитаре как на арабском ребабе, а не щипать струны. А два поколения спустя внук Андреа, Никколо, научит этому новому ремеслу Страдивари и Андреа Гварнери.

Письмо Страдивари с упоминанием о лаке

Я поняла, что, возможно, это и было ответом на мой вопрос. Возможно, все началось в Кремоне, потому что однажды у ворот города появился человек, обладавший такими знаниями, что, когда он передал свои навыки двум талантливым мальчикам, те стали гениями. Он, должно быть, также обладал редким секретом лака: никто не знает, откуда взялся рецепт, но, вероятно, они узнали секрет от кого-то, так как лак присутствует на их самых ранних творениях ^[121].

Мы почти ничего не знаем об этом мастере лютни, кроме года, когда он приехал, а также того факта, что он мог быть одним из многих тысяч евреев, изгнанных из страны в 1492 году, и что ко времени переписи 1526 года у него в лавке работали два брата Амати (Андреа к тому времени исполнился двадцать один год). Мы даже не знаем его настоящего имени: Мартиненго – это город в австрийской Италии, где он, возможно, жил некоторое время; Леонардо могло быть его именем при крещении – если он был одним из тысяч испанских евреев, обратившихся в христианство ^[122], – а Джованни – это итальянская версия Хуана. Так что имя нашего лютниста само по себе было сборником историй. Он был человеком, составленным из множества различных частей, как и любой из созданных им инструментов.

Я представляю его в первый день в Кремоне не как человека, измученного долгим путешествием, а как рассказчика, гордо шагающего по виа Брешиа к центру города; он, несомненно, привлек внимание местных мальчишек, удивленных странным пузатым чудищем, которое этот человек нес. Наверняка они, играя, приставали к нему. А может, он сел и сыграл им балладу. Не слишком длинную: подобно многим создателям музыкальных инструментов, он наверняка никогда не думал о себе как о музыканте; а еще он мог не желать слишком много думать о потерянном доме – это было бы слишком больно.