Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991 - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Гончарова cтр.№ 177

А завтра маме исполняется 51 год. Бедная мама, не пришлось ей свою старость пожить спокойно, все мечтала, вырастут дети, отдохнет она, и вот отдыхает. Дети разбрелись, а жизнь безрадостная и голодная. Проклятая война, разве можно придумать что-нибудь еще более зверское и жестокое, бесчеловечное и сверхбезумное, чем это сознательное уничтожение всего живого и разрушение всего, что создали люди себе на благо в течение целых веков? Всемирный потоп и то имеет больше смысла, там хоть против людей выступают слепые силы природы, а здесь против людей выступают люди же – голодные, злые, жестокие, которые в этой бойне получат для себя только могилу, но которые тем не менее в слепой и бессмысленной ярости стараются все уничтожить на своем пути. Эти люди – слепое орудие одной фазы истории – фашизма. Они дерутся не голыми руками, к их услугам военная промышленность крупных европейских стран. Эти звери вооружены техникой до зубов. Они долго готовились и напали тогда, когда почувствовали свою мощь. Они сильны, и не только техникой, но и своим бесчеловечием. Средневековые варвары, если бы встали из своих могил, наверное, ужаснулись бы на своих цивилизованных потомков. Испанские инквизиторы лопнули бы от зависти, если бы посмотрели на зверства, творимые этими представителями «высшей расы». Трудно сказать, как долго может еще длиться это уничтожение людей и материальных ценностей, но кончится оно, конечно, печально. По крайней мере 1/3 земного шара будет представлять из себя пепелище, на котором сохранятся жалкие остатки одичалых людей, ибо, как говорил Ленин, длительная война, голод, лишения ведут к одичанию народных масс.

Прошлая война длилась 4 года, а если эта будет длиться столько, что останется от воюющих стран? Ведь в тылу тоже идет разрушение хозяйства, начались эпидемии тифа сыпного, дает себя чувствовать голод, а это, в свою очередь, может привести к дезорганизации армии. Все это очень мрачно, и хочется верить тому, чему учит марксистская история – фашизм как последняя стадия капитализма, его загнивание и разложение – будет уничтожен!

14 марта, суббота

Сегодня очень измучилась. Около часу пошла в диспансер поддуваться, и пришлось очень долго ждать, поддулась только в 4 часа. Попросила у врача направление на комиссию и решила прямо туда пойти, хотя очень хотелось кушать. Еле дотащилась туда, и напрасно – запись там бывает только до четырех часов, теперь надо идти в понедельник. Обратно совсем уже еле плелась. На улице весна, тепло, тает, солнце яркое, в садиках птицы щебечут. А идти тяжело, зимнее пальто сразу стало тяжелым, и шерстяные чулки ноги кусают. Пришел Мона, необычно рано, кончаю.

23 марта, понедельник

Больше недели не писала, что-то времени не было и настроения. Нездоровится сильно, или весна действует, или нервы больше не выдерживают – не знаю.

16-го пошла на комиссию. Пришла туда в 10 утра, заняла очередь, уже 19-ю по счету, а запись начиналась только в 1 час дня. Запаслась терпением, книгой и кусочком хлеба в кармане, примостилась на свободный краешек скамьи и стала ждать. Сначала удалось почитать немного, но потом, как это всегда бывает, невольно оказалась втянутой в разговор, и книгу пришлось оставить. Пришла еще одна москвичка, невольно разговорились о Москве, о тяжелых условиях жизни здесь, в Омске. Она сказала, что хочет уехать куда-нибудь в район, в колхоз, так как здесь невозможно кормиться. Потом у одной колхозницы увидели очень красивые варежки, связанные из разной цветной шерсти рисунком. Стали уговаривать ее продать их, но та не захотела. Кое-как прошло время до часа дня. Очередь уже кончалась почти шестидесятым номером. Началась запись. Сначала пропускали без очереди военных, инвалидов войны, потом пошли все остальные. Записывались одновременно и первичные, и те, что уже были записаны, но должны были зарегистрироваться, чтобы их вызвали на врачебный прием. Для того чтобы зарегистрироваться, они просиживали по несколько часов в очереди, а потом снова должны были ждать, пока их вызовут на осмотр, а это могло быть еще через несколько часов. Меня этот порядок очень удивил, но местная публика к этому как будто привыкла, все терпеливо сидели и ждали. В кабинет я попала к самому концу записи, в четвертом часу, и оказалось, что я совершенно напрасно убила весь день – на комиссию меня не записали и сказали, что достаточно иметь справку от врача о нетрудоспособности и меня должны освободить от работы. Спрашивается, для чего я сидела столько времени и ждала? Но войти в кабинет и узнать об этом раньше своей очереди было невозможно, меня бы не пустили стоявшие впереди меня. Все это страшно возмущало, но не с кем было даже поделиться, никто бы не понял причины моего возмущения.

Домой еле доплелась, усталая и разбитая. Надо было снова куда-то идти, решила назавтра пойти в райсовет, просить отсрочки от работы.

Состояние было такое подавленное, что не хотелось ни с кем разговаривать. Мона вечером, вернее, ночью спрашивал, как дела, а я только отмахнулась от него и не стала ничего рассказывать.

На другой день отправилась в райсовет. Пришлось пойти прямо к председателю райсовета. Пока ждала очереди, чтобы войти в кабинет, прошло, вероятно, часа 1,5. Чувствовала себя очень плохо, лихорадило, лицо горело, и было полное безразличие ко всему. Председатель райсовета, сравнительно молодой парень, выслушал меня, мельком взглянул на справку врача и написал на моей повестке: «Отменить по болезни». Оказалось, что самое простое было пойти сразу в райсовет, а не ходить по всяким комиссиям. Из райсовета пошла прямо домой и вот сижу уже несколько дней, не вылезая из дому, так как чувствую себя очень плохо. По вечерам лихорадит, днем болит грудь, состояние расслабленное, настроение угнетенное. Возможно, этому способствует то, что я давно ничего не имею из Москвы. Послала 13-го телеграмму, и ответа на нее не имею до сих пор. Что там случилось, не понимаю, и от Вали ничего нет. С 5-го на 6 марта Москву бомбили, и бомбы упали в районе Арбата – Чистых прудов. Об этом мне сказал Мона, а он это слышал от своего директора, который недавно вернулся из Москвы. Но если даже предположить, что бомба попала в их дом, то все-таки кто-нибудь да остался в живых? Не сидели же они все в одном месте в эту ночь бомбежки? А может быть, они мою телеграмму не получили, я ее послала не с центрального телеграфа, а с почты, не послали ли ее почтой, но тогда странно, что наши сами не беспокоятся обо мне и не телеграфируют. Просто не знаю, что и думать.

Талочка с 18-го пошла в школу. Температура у нее установилась, выглядит она неплохо. В школу пошла очень охотно и говорит, что ей очень нравится в школе, что там веселее, чем дома. Она как будто не отстала в занятиях, читает она хорошо, в арифметике сильна довольно, пишет только неважно.

20-го был день рождения Моны и Талочки. Чтобы хоть чем-нибудь отметить его, сварили суп с гусем и спекли немного пирогов с картофелем, морковью и кислой капустой. Талочке обед очень понравился, и она была довольна. Вечером Мона пришел немного раньше, мы его угостили гусиной ножкой и пирогами. Выпить было нечего, достать здесь вино или водку невозможно. Так тихо и кончился этот день. В Москве бы шуму было сколько, гостей, приготовлений, а здесь даже подарить было нечего. Моне я начала вышивать рубашку из сурового полотна, но не кончила, сегодня только заканчиваю, а Талочке полотенце начала вышивать и тоже не кончила. Как-то делаешь все без всякого желания, поэтому и медленно все делается.