Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991 - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Гончарова cтр.№ 213

Когда начало темнеть, вошли в шлюз. Я пошла в каюту укладывать вещи. Вещей прибавилось, придется делать третье место. Все-таки много накупила открыток. Да сегодня еще розетки и корзиночки. Не уверена, что Мона приедет встречать. В лучшем случае – Тала и Митя. Как я по ним соскучилась!

Сегодня отбой будет в 12. Сейчас 23.00. На палубах топот, крики – молодежь гуляет, а в нашей каюте давно спят Галя и Анюта. Жанна читает, я пишу. Вот и закончилось путешествие. Завтра в 10 утра будем в Москве.

24 августа, суббота, последний день путешествия

Ночь спала плохо. Часто стояли в шлюзах. Душно. Утром поднялась рано, надо успеть умыться, пока не набилась женщинами умывальная комната. Самое узкое место на теплоходе – туалет и умывальники, всегда очередь, особенно у нас в III классе.

Оделась и окончательно уложила все вещи. Получилось больше, чем при начале путешествия. Все-таки купили всякого барахла.

До завтрака поднялись наверх. Плыли уже по каналу, по ближайшим к Москве зонам отдыха. Знакомые места. Утро солнечное, и навстречу нам то и дело летели ракеты, полные москвичей, спешащих в места отдыха (сегодня ведь суббота).

К восьми мы уже позавтракали, уложились и теперь были уже в нетерпеливом ожидании. Когда капитан объявил, что мы уже прибываем в речной порт, наша каюта вытащила вещи к выходу. Поэтому, когда теплоход причалил, мы почти первые вышли на берег. Сразу разошлись все в разные стороны. Жанна взяла носильщика, меня встретили Мона, Тала и Митя. Митя худенький, со следами диатеза на личике, Мона вроде держался на ногах.

Пошли через сквер к троллейбусу. У метро «Войковская» постояли за помидорами минут двадцать. Потом на 191-м автобусе приехали домой, на Дубнинскую. Мне сказали, что у меня очень утомленный вид, и действительно, я чувствовала непреодолимое желание лечь и уснуть. Но сначала, конечно, разобрала свои вещи. Митя ждал, что я ему привезла. Значкам он очень обрадовался. Наколол их все на кусок материи. Корзиночка ему тоже очень понравились, и он уговорил Талу поехать завтра за грибами. Открытки со всех мест путешествия тоже разглядывал внимательно. Но это надо мне посмотреть вместе с ним, чтобы рассказать ему обо всем, что я видела.

Перед обедом я выкупалась, а после обеда легла спать и проспала до седьмого часа.

Тала поехала домой, а я вышла за хлебом. В ближайшей булочной хлеба не было, вернее, лежало несколько черствых хал. В торговом центре та же картина. Когда покупатели стали требовать хлеб, выкинули на стенд десятка полтора батонов по 13 коп. Хамство, и все. Что хотят, то и делают.

Митя катался на велосипеде, пока я ходила за хлебом. Около девяти я накормила его ужином, заставила помыться, намазала мазью и уложила спать. Уснул моментально. Я поужинала, убрала на кухне и тоже очень хочу спать. Все – закончилось путешествие.

От Наташи Соколовой сегодня, уже дома, получила письмо. Зовет работать в свою типографию с 1 сентября. Не знаю, что делать. И деньги нужны, и Митю жалко отдавать на продленку.

25 августа, воскресенье

Тала приехала в девятом часу утра. Подняли Митю, накормили, и они поехали в Катуары за грибами. Погода начала портиться, пошел дождь. Я убрала балкон. К двенадцати они вернулись, грибов – жалкая горсточка, промочили ноги. Митя заявил, что сейчас они снова поедут в Лобню за грибами, только переобуются и в туалет сходят. Я было начала ругать их, но Тала мне потихоньку объяснила, что они поедут на рынок. С рынка они привезли полную корзиночку сыроежек и лисичек. Мне прямо дурно стало. Я с утра замочила белье, а тут еще грибы! А Тала должна ехать в гости к Наде П. Она быстро собралась и уехала, а Митя сел чистить грибы. Я готовила салат и второе к обеду. Мона ходил в магазин и принес готовые шницели рубленые и гречневую кашу. Пообедали, и после обеда Митя опять сел чистить грибы. Мне безумно хотелось лечь отдохнуть, но я пересилила себя. Вымыла посуду и начала стирать. А Митя все чистил грибы. Мне стало жаль его, я ему предложила помочь, но он отказался. Мона ушел погулять. Во время стирки я вдруг почувствовала себя так плохо, что бросила недостиранную тряпку и пошла легла. Митя кончил чистить грибы и тоже лег со мной на кровать. Он мне что-то читал, но я сразу уснула. Через чес снова пошла стирать и провозилась допоздна. Одновременно жарила грибы, накормила Митю ужином, положила спать, повесила белье, поужинала сама, вымылась, убрала кухню, прокипятила грибы для завтрашнего супа (лисички я пожарила, а из сыроежек сварю завтра суп). Не выходила совсем на улицу, никому не позвонила, главное, Наташе С. не позвонила. Завтра надо с утра всех обзвонить.

Ровно год назад, 25 августа 1973 года, в субботу, маму отвезли в больницу. Она заболела за три дня до этого. Врач определил воспаление легких. Я звонила Вале, она просила не приезжать, так как она сама только вышла из больницы и хочет дома побыть одна. Мне хотелось навестить маму, но я знала, что лучше не ехать, если Валя не хочет. Но в субботу я без всякого звонка во второй половине дня поехала к ним. Подхожу к подъезду – стоит машина скорой помощи. Я бегом в подъезд. Двери маминой квартиры открыты, суматоха, две женщины в белых халатах, врач и сестра. Маму увозят в больницу. Ей с утра стало плохо. Началось наружное кровотечение из всех ранок и трещинок, на теле синяки появились. Врач сказала, что лучше взять в больницу, так как может начаться внутреннее кровоизлияние. Дома были Валя, Алена, да я приехала. Боря только день назад уехал в командировку в Венгрию. Маму надо было положить на носилки и вынести в машину. Алена побежала по дому искать двух мужчин. Как нарочно, на улице не видно было ни одной живой души. Погода была пасмурная, моросил дождь. Наконец, откуда-то с верхнего этажа спустились двое молодых людей и вынесли маму в машину. В больницу поехали Валя и я. Повезли ее в 52-ю больницу, в районе Щукинских улиц. Привезли в терапевтическое отделение, вытащили носилки с мамой, поставили в приемном покое. Врач был только дежурный. Посмотрели они заключение скорой помощи и сказали, что ее надо везти в другое отделение, в гематологию. Пока Валя разговаривала с врачом, я стояла около мамы. Она вдруг заплакала и сказала: «Помру я, наверное…» Я стала ее утешать, что раз ее привезли в больницу, так ее здесь будут лечить. Потом ее отвезли в гематологию. Там ее приняли, положили в палату, где лежала еще одна больная. Сейчас же пришел врач, послушал, посмотрел ее и сказал, что состояние ее плохое и надо остаться кому-то на ночь. В больнице нет нянек, и за тяжелыми больными ухаживают родственники.

Валя осталась на ночь. Она только вышла, чтобы позвонить домой и купить что-нибудь покушать. Когда она вернулась, я уехала домой. Утром, в воскресенье, приехала в больницу Лида, Валя поехала домой отдохнуть. Я приехала к обеду сменить Лиду. Мама не разговаривала, ничего почти не кушала. Непонятно было, слышит она нас, понимает что– нибудь или нет. Ей делали уколы, и, по-видимому, ей было больно, так как она тихонько вскрикивала. Один раз она что– то хотела у меня спросить, шевелила губами, но беззвучно. Мне показалось, что она сказала: «Мона». Я пыталась ее покормить, но она с трудом брала пищу в рот. Только пила немного. На руках у нее были большие синие пятна. Лида уехала. Я осталась до вечера. Мама все время пыталась переворачиваться, но сама она не могла, и я кое-как помогала ей. Но она все время старалась лечь на левый бок, а я ее клала на правый, так как знала, что на левом боку она раньше не могла лежать. Но когда вечером пришла Валя, она сказала, чтобы я ей не мешала, что, по-видимому, ей на правом сейчас тяжело лежать. Вечером можно быть в больнице только до девяти, потом все двери закрывались. Мне надо было уйти до того, как закроют двери. Пришла Лина, Валина приятельница. Мама как будто узнала ее, повела на нее глазами. Валя с Линой вышли в коридор, а я все никак не могла уйти от мамы. Она упорно хотела повернуться на левый бок и все обхватывала меня руками за шею, руки были мягкие, горячие (у нее была высокая температура весь день). Мне надо было уходить, и я не могла. У меня ныло сердце, я держала ее за руку. Она наконец легла на левый бок и закрыла глаза. Я поцеловала ее в щеку и вышла. Если бы я знала, что это последнее прикосновение к живой матери! Как мне сердце не подсказало, что нельзя было уходить, надо было остаться на ночь! Но мне в тот день почему-то казалось, что мама выздоровеет, выйдет из больницы. Я уехала домой. Дома-то ведь Мона был один больной.