Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - читать онлайн книгу. Автор: Арнольд Зиссерман cтр.№ 52

При языческих обрядах пшавы, как более близкие соседи грузин, соблюдают, однако, некоторые постановления христианской религии. Иногда приглашают священников для исповеди умирающего, для крещения новорожденного, иногда для венчания; при похоронах тоже бывают священники, но не всегда, в отдаленных местах мертвых погребают сами.

Пшавия, состоящая из 800 семейств, разделена на двенадцать общин, носящих следующие названия: Габидаури, Чичо, Ахади, Уканапшави, Цителаури, Гоголаури, Гогочури, Удзилаури, Кистаури, Матури, Кацалхеви и Кацкараули. В каждой из них имеются особые кладбища, на которых должно быть погребено тело всякого пшавца, где бы он ни умер. Впрочем, это общий обычай всех кавказских племен. При перевозке тел в жаркое время, иногда на расстояние 200–300 верст, они употребляют свой способ бальзамировки: внутренности зарывают на месте кончины, а труп посыпают солью, разрезают пополам, укладывают в переметные сумки на лошадь и отвозят домой.

В каждой общине есть капище и известный день для празднества. Главное капище – Лашарис-джвари ^[7] и близ него Тамар-дедопали, которые пользуются общим уважением не только пшавцев, но и всех окрестных жителей, даже грузин и кистин.

В 1847 году я присутствовал при пшавских празднествах, и вот описание обрядов, какими они сопровождаются. На крутом скате горы стоит низенькое строение, сложенное из камня, осененное большими чинарами; пшавцы с семействами, хевсуры, несколько тушин, кистин, телавских армян с мелочными товарами да несколько грузинских семейств из Кахетии и Карталинии окружали капище, держа в руках баранов в ожидании очереди, пока деканоз подойдет с ножом, произнесет несколько слов вроде благословения и зарежет жертву: голова и ноги ее относятся внутрь капища, в пользу деканоза, остальное же съедается молельщиком. Иногда жрец поднимает зарезанную жертву, машет ею вокруг себя, обрызгивая кровью народ и стены. По временам набожные пришельцы подносят к жрецу детей, особенно больных, и он пальцами левой руки делает у них на лбу знамение креста. Между тем, пока здесь совершаются эти обряды, беспрестанно являются деканозы из других капищ, преднося благоговейно в руках дроши, преклоняются перед Лашарис-джвари и остаются там до конца праздника.

Нужно видеть глубокое почтение дикарей к этим дрошам: перед ними только они снимают шапки, кланяются чуть не до земли и машут рукой по груди, будто крестясь. Некоторые деканозы в качестве помощников главных жрецов держат в руках серебряные сосуды разных форм: азарпеши, чаши, кувшины, кулы и другие, вроде ваз, молочников или садовых поливальниц с длинной шейкой, и потчуют молельщиков вином. На всех сосудах есть грузинские надписи, гласящие об именах жертвователей и времени приношения. В Лашарис-джварском капище таких серебряных вещей многие пуды.

Иной раз из набожной толпы вдруг выступает на средину какой-нибудь пшавец, начинает кружиться, ходить быстрыми шагами вокруг народа, делать странные телодвижения и жесты и, подобно беснующемуся, громким голосом произносить едва внятные слова, представляя себя воодушевленным прорицателем. Он взывает к народу от имени святого Георгия, укоряет толпу в разных пороках: трусости, лени, неуважении к капищам и других тяжких прегрешениях, в заключение угрожает всей Пшавии страшным бедствием, если не принесут такой-то жертвы Лашарис-джвари. Все начинают охать, стонать, кланяться, из толпы поднимается смешанный ропот, обвиняют друг друга в небывалых прегрешениях и, наконец, складываются для принесения жертвы, поступающей, конечно, в бездонные карманы жрецов. Между этими прорицателями (кадаги) встречается много женщин.

В этом и заключаются все обряды служения. А народ, натянувшись вволю вина, поет, пока не осипнет, пляшет до упаду, по ночам не обходится и без скабрезных сцен, потом отправляется на ту сторону Арагвы, к капищу царицы Тамары. Там снова повторяется почти то же, только в уменьшенном виде.

Одно мне нравится в этих сборищах: всевозможные споры, дела, претензии решаются там по своим обычаям, через медиаторов. Решение бывает окончательно, и обе стороны должны согласиться. В случае сомнения насчет справедливости жалобы одной стороне назначают присягу: обвиняемый должен взять в правую руку дроши, а в левую – серебряную чашу и присягнуть, имея на своей стороне двенадцать ассистентов разных обществ. Присяга никогда не может быть ложной: таково уважение их к этому обряду; исполнив его, он считается совершенно правым и получает должное удовлетворение.

Близ Лашарис-джварского капища есть старый пень, поросший мхом. Заметив, каким уважением он пользуется у пшавцев, я спросил о причине этого, и вот что рассказал мне один из хевис-бери (стариков ущелья).

Давно, очень давно стоял тут огромный дуб, в котором обитали духи, известные под названием мухис-ангелозеби (ангелы дуба), бывшие всегдашними покровителями Пшавии. Дерево это считалось священным, и никто не смел к нему прикоснуться под опасением страшной кары Лашарис-джвари. Известный наездник Зураб Эристав Арагвский в один из своих опустошительных набегов на Пшавию, до сих пор не изгладившихся из памяти ее жителей, чтобы доказать ложность благоговения их к дубу, велел его срубить.

– Почему же дерзкий не был наказан Лашарис-джвари? – спросил я.

– Потому что пока Зураб приказал срубить дерево, он прежде зарезал перед ним кота. А известно, что средство это, на которое из нас никто решиться не может, уничтожает всю силу капища. Зато на том свете душа этого великого грешника должна перенести самые страшные мучения ада… Кроме самого пня есть несколько щепок его, тоже считающихся священными, они хранятся в самом капище, в которое кроме жрецов никто входить не смеет.

Я уже говорил, что в каждом обществе есть свое капище. Иные основаны в честь Божьей Матери, иные в честь святого Георгия Победоносца, некоторые в честь каких-то языческих богов Копала и Пиркуши. Каждое капище имеет свое поверье. Кроме хевис-бери при них полагается дастури, род сторожа или старосты. Обязанность эту исполняют поочередно люди из всего общества, сменяясь каждогодно. Признаюсь, странная обязанность дастури и строгость, с которой он ее исполняет, много раз меня удивляли. В продолжение целого года он не может не только войти в деревню, но даже близ нее пройти; не имеет никакого сношения с женским полом, хотя бы с самыми близкими родными; каждое воскресенье утром, несмотря ни на погоду, ни на время года, он должен пройти по тропинке, собственно для него протоптанной, и выкупаться в речке. К капищу пристроена маленькая лачужка, в которой он живет. У него есть запас хлеба; особая, капищная мельница, в которой он намелет, сколько ему нужно муки, и сам печет себе хмияды, плоский круглый хлеб. Там есть у него и другие мучные припасы, из них он беспрестанно варит луди, без которого не может обойтись ни один капищный праздник.