Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 76

– Сперва мы были просты, – говорили тогдашние старики, – правдивы и несколько грубы в обхождениях; но по неусыпному попечению господ французов, которые завели у нас петиметров, стали ныне проворны, обманчивы и учтивы. Сперва мы походили на статуи, представляющие важных людей, коими ныне украшаются сады; но теперь стали выпускными куклами, которые кривляются, скачут, бегают, повертывают головой и махают руками; сверх же того мы пудримся и опрыскиваемся благовонными водами.

Внешность и одна только внешность была достоянием общества и предметом подражания для молодого поколения. Люди истинно образованные считались единицами, а круглые невежды и люди с одним внешним лоском – тысячами. Отправление молодых людей за границу для окончания образования не приносило ожидаемых результатов. Такие лица, обыкновенно сыновья богатых родителей, привыкшие к лени и роскоши, не думали об образовании, искали наслаждений в парижской жизни, если удавалось, проматывали состояние и приносили домой запас не научных сведений, а рассказов о модах, роскоши, зрелищах и увеселениях. «Молодого российского поросенка, – написано было в «Трутне», – который ездил по чужим землям для просвещения своего разума и который воротился уже совершенной свиньей, желающие могут видеть безденежно по многим улицам сего города».

Отношение общества к литературе и науке было самое невежественное.

– Моя наука, – говорит тогдашний щеголь, – состоит в том, чтобы уметь одеваться со вкусом, чесать волосы по моде, кстати вздыхать, сидеть разбросану (непринужденно), иметь приятный вид, пленяющую походку и быть совсем развязану.

– Как глупы те люди, – говорит щеголиха, – которые в науках самые прекрасные лета погубляют. Ужасть как смешны ученые мужчины.

Книга для тогдашнего дворянина было нечто пустое, неважное. «Вельможа наш, – говорит «Трутень», – ненавидит и презирает все науки и художества, почитает оные бесчестием для всякой благородной головы. По его мнению, всякий шляхтич может все знать, ничему не учася. Философия, математика, физика и прочие науки суть безделицы, не стоящие внимания дворянского. Гербовник и патенты, едва-едва от пыли и моли спасшиеся, суть одни книги, кои он беспрестанно по складам разбирает».

«Дворянину, – писал один практический помещик, – нужно знать только законы гражданские, а для сей надобности нужно иметь обхождение с служащими в статской службе» ^[360]. Некоторые, стараясь показать себя любителями науки, собирали большие библиотеки, но книг никогда не читали. В.С. Хвостов видел в Екатеринбурге у заводчика Твердышева большую библиотеку, но сомневался, чтобы он ей пользовался. «Но известно то, что наследники поделили ее на три равные части, разбирая каждый по книге из каждого увража, как российских, так и иностранных сочинений» ^[361]. Даже и писатели смотрели на свою литературную деятельность как на что-то побочное. Державин ценил в себе чиновника более, чем поэта, а фон Визин смотрел на свои произведения как на средство забавлять людей ^[362].

При воспитании девушки обращалось исключительное внимание на внешний лоск и наружные формы: наряжали, выпрямляли стан, заставляли голову носить и поворачивать предписанным образом, учили танцевать. Известный в то время балетмейстер Ланде говаривал, что нигде так хорошо не танцуют менуэта, как в России.

Воспитанная в играх и забавах, женщина XVIII столетия в нравственном отношении далеко не привлекательна. Оставаясь в семейном быту в том же подчинении относительно мужчины, в каком была в период Домостроя, женщина в обществе являлась повелительницей своих поклонников. «Ныне женщин, – сказано в «Кошельке» 1774 года, – взаперти и под покрывалом их лиц не держат – все они наружи». Свобода в одежде и в манерах, умение произнести несколько модных слов, выученных наизусть, составляли наружные достоинства женщины, а в действительности она была несведуща, злословна, развратна и жестока. «Матушка моя, – пишет современник, – пришедши из конюшни, в которой обыкновенно ежедневно делала расправу крестьянам и крестьянкам, читает, бывало, французскую любовную книжку и мне все прелести любви и нежность любезного пола по-русски ясно пересказывает». Поступки известной Салтычихи, кн. Козловской, атаманши Ефремовой и других женщин, о которых мы упомянем ниже, не говорят в пользу нежного сердца прекрасного пола. Об образовании мягкого сердца, приготовлении хороших матерей и хозяек никто не заботился, но женщина, не знавшая тогдашних приличий и не следовавшая моде, подвергалась насмешкам.

Такое воспитание не могло не обратить на себя внимание людей, заботившихся о благосостоянии своей родины. Многие государственные деятели, каковы граф Н.И. Панин, Бецкой и другие, понимали всю несостоятельность тогдашнего домашнего воспитания и признавали необходимым перенести его в школы и подчинить надзору правительства.

Еще в указе 12 января 1755 года было сказано, что у большей части помещиков жили на дорогом содержании учителя, из которых многие не только не могли преподавать науки, но и сами ничего не знали, и от того лучшее для воспитания время пропадало даром. Многие родители, сами не имея никаких познаний в науках, принимали к себе в дом таких учителей, которые лакеями, парикмахерами и «другими подобными ремеслами всю жизнь свою препровождали». Чтобы избавиться от таких учителей, было учреждено несколько школ и положено основание Московскому университету. Школ этих и частных пансионов, существовавших в некоторых немногих городах, было слишком недостаточно, и в 1764 году было утверждено «генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества».

«С давнего уже времени, – писала императрица Екатерина II Бецкому ^[363], – имеет Россия академию и разные училища и много употреблено иждивения на посылку российского юношества [за границу] для обучения наукам и художествам, но мало, буде не совсем ничего, существительных от того плодов собрано. Разбирая тому причины, не можем мы жаловаться на Провидение и малую в российском народе к наукам и художествам способность; но можно неоспоримо доказать, что к достижению того не прямые токмо пути избраны были, а чего совсем недоставало, о том совсем и помышляемо не было. Искусство доказало, что один только украшенный или просвещенный науками разум не делает еще доброго и пряного гражданина; по во многих случаях паче во вред бывает, если кто из самых нежных юности своей лет воспитан не в добродетелях и твердо оные в сердце его не вкоренены; а небрежением того и ежедневными дурными примерами привыкает он к мотовству, своевольству, бесчестному лакомству и непослушанию. Посему ясно, что корень всему злу и добру – воспитание; достигнуть же последнего с успехом и с твердым исполнением не инако можно, как избрать средства к тому прямые и основательные. Держась сего неоспоримого правила, единое токмо средство остается, т. е. произвести сперва способом воспитании, так сказать, новую породу или новых отцов и матерей, которые бы детям своим те же прямые и основательные воспитания правила в сердце вселить могли, какие получили они сами, и от них дети передали б паки своим детям».