Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 79

Распущенность нравов была полная даже и среди высшего сословия. Граф Завадовский бывал часто в веселом настроении, и, по рассказу Н.И. Греча, вино сократило его жизнь. Статс-секретарь императрицы Храповицкий был большой гуляка, а граф Безбородко сверх того и любитель общества прекрасного пола. «Каждую субботу после обеда надевал он синий сюртук, круглую шляпу, брал трость с золотым набалдашником и клал сто рублей в карман. Вооруженный таким образом, посещал он самые неблагопристойные дома. Зимой по воскресеньям бывал он всегда в маскарадах Лиона и проводил время среди прелестниц часов до пяти утра ^[377]. Однажды, потребованный императрицей совершенно неожиданно, когда проводил время среди шумной оргии, Безбородко, чтобы отрезвиться, приказал пустить себе кровь из обеих рук. «Наши дураки, в иностранной коллегии присутствующие, – записал Храповицкий ^[378], – не думая о делах, проводят время только с девками».

Образ жизни привилегированного сословия заключался в постоянном стремлении к роскоши, великолепию и блеску, которым нельзя не удивляться, читая дошедшие до нас описания жизни наших предков. Прорубив в Европу окно, а не дверь, мы не имели возможности познакомиться с основами и фундаментом цивилизации, а доставали из окна верхушки ее, все то, что покровительствовало животным инстинктам и чувственным наслаждениям. Порча нравов и роскошь начали развиваться с царствования Петра Великого и дошли впоследствии до чудовищных размеров. Забравшись первоначально в верхние слои общества, порок спустился потом до самых нижних, до бедных дворян и однодворцев.

Каждый дворянин считал необходимостью и обязанностью держать огромную дворню, состоявшую из праздных безземельных людей, не приносивших никакой пользы государству, потому что они податей не платили и не отбывали повинности натурой. Распоряжаясь этими людьми по своему произволу, помещики часто ссылали со своего двора людей старых, больных и увечных, чтобы не кормить их, а иногда завещали отпустить их на свободу после своей смерти. Сделавшись вольными, все эти люди не знали, куда деваться, увеличивали толпу людей, не имевших определенного занятия, и, бродя с места на место, кормились милостыней, подаянием или приставали к шайкам воров и разбойников ^[379]. С течением времени число таких людей не только не уменьшилось, а, напротив, все увеличивалось. По числу дворовых и прислуги нередко определялось богатство, важность и значение помещика или должностного лица, и число дворни доходило в некоторых домах до 500 человек. Роскошный век требовал, чтобы каждый гвардейский офицер имел хорошую квартиру, в передней которой должна была толпиться стая слуг в виде егерей, гусаров, одетых в роскошное платье, нередко обшитое золотом и серебром и стоившее несколько сот рублей. Провинция тянулась за столицей, и многие помещики имели свои хоры музыкантов, песенников, труппы актеров, балетмейстеров, художников и проч. По свидетельству Болотова, в одной Москве считалось до 10 тысяч музыкантов. В той же Москве считалось до 15 театров, из которых только один казенный, а все остальные принадлежали частным лицам.

Кроме актеров, музыкантов, выездных лакеев и официантов, у сколько-нибудь зажиточных дворян были: буфетчики, дворецкие, парикмахеры, кондитеры, повара, скороходы, псари, егеря и проч. Князь Потемкин имел театральную труппу, музыкантов, выписанных из-за границы, и художников. У богатого помещика Головина было более 800 человек дворовых, у графа Орлова до 500 слуг; при главном петербургском доме Разумовского находилось 190 слуг, при двух других домах было 38 человек и при четырех детях 81 человек. В подмосковном имении графа П.Б. Шереметева среди многочисленной дворни были актеры, актрисы, лекарь, архитектор, квартирмистр, управляющий матросами, живописец, геодезист, ружейник и ложный мастер, дровяник, угольщик, 12 гусаров с гусарским командиром и проч. В имении графа В. Орлова были «свои портные, башмачники, шорники, конюхи, коновалы, садовники, фельдшера, аптекаря, часовщики, плотники, столяры, каменщики, кирпичники и проч., свои музыканты и актеры, свой архитектор, живописец, если и не заправский астроном, то все-таки человек, приученный наблюдать звезды, были и доморощенные поэты; наконец, один камердинер исполнял обязанности богослова: читая графу вслух, он вступал с ним в словопрение о религиозных вопросах. Были, наконец, и такие, которым поручали давать уроки чистописания, переписывать учебные тетради и вообще оказывать содействие обучению детей и внуков графа».

У помещиков средней руки дворня была также весьма многочисленна: в имении Лунина из общего числа душ было 9 % дворовых, у князей Голицыных – 5 %, у Авд. М. Нарышкиной – 7 %, у князя М. Голицына – 10 % и проч. ^[380]

Окружать себя многочисленной дворней, а в особенности свитой, считалось весьма почетным. По свидетельству Добрынина, белорусский губернатор ходил на службу в наместническое правление не иначе как предшествуемый и сопровождаемый чиновниками и знатнейшим шляхетством губернии, пажами и швейцарами.

Многочисленная свита и прислуга были, конечно, излишней роскошью, но вполне соответствовали тогдашней обстановке. Образ жизни был гостеприимный и более или менее широкий, смотря по богатству и званию. Почти у всех были обеденные столы для их знакомых и подчиненных. Люди праздные, ведущие холостую жизнь, затруднялись только в выборе, у кого обедать или провести вечер. У графа К.Г. Разумовского был всегда открытый стол на 50 человек; много бывало у него за столом таких гостей, которых он никогда не знавал и видел в первый раз. Обер-гофмейстер Л.А. Нарышкин был известен своей роскошной жизнью ^[381] и радушным гостеприимством.

Радушие и роскошное гостеприимство были настолько развиты у нас, вошли, так сказать, в плоть и кровь, что всякая другая обстановка была непонятна и возбуждала в русском человеке негодование или сожаление. Говоря об Италии, Д.И. фон Визин замечает: «В редких домах играют в карты, и то по гривне в ломбер. Угощение у них в вечер, конечно, четыре рубля не стоит. Свечи четыре сгорит восковых, да копеек на пять деревянного масла. Обедать никто никогда не унимает [не приглашает, не оставляет]. Мой банкир, человек пребогатый, дал мне обед и пригласил для меня большую компанию. Я, сидя за столом, за него краснелся: званый его обед был несравненно хуже моего вседневного в трактире». По словам фон Визина, столовое белье во всей Франции было «так мерзко, что у знатных праздничное несравненно хуже того, которое у нас в бедных домах в будни подается». 9 октября 1764 года Порошин записал в своем дневнике, что за обедом у наследника рассуждали о придворных маскарадах и были очень недовольны скромностью в угощении. «Говорили, что если так продолжаться будут, то многие со временем не станут ездить: стола нет, пить ничего не допросишься, кроме кислых щей; игры нет». Граф Н.И. Панин склонялся на сторону большинства и высказывал, что лучше совсем не давать при дворе маскарадов, чем давать с такой экономией ^[382]. Мнение это казалось тем правильнее, что рядом с этим в домах частных лиц задавались лукулловские обеды, маскарады и балы, на которых лилось рекой вино, бывшее, говорит Добрынин, «очень ясным таинством плоти и крови измученных крестьян».