Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 138

Холодность обращения графа Панина с П. Потемкиным оскорбила последнего, и он с улыбкой и презрением смотрел на поступки Суворова. «Я не осмелюсь, – писал П. Потемкин императрице, – всеконечно никогда произнесть того, что много участвовал в поимке злодея, но как истине не заграждает уста премудрое правление ваше, то осмелюсь сказать, что имел более участия, нежели г. Суворов».

Жалуясь, что граф Панин не доставляет ему никаких допросов и вообще не желает иметь с ним сношений, Павел Потемкин просил уволить его от звания председателя секретных комиссий. Императрица лучше всех видела, кто истинный победитель самозванца и усмиритель восстания, и потому оставила это прошение без внимания, тем более что назначила его в состав следственной комиссии, учрежденной в Москве под председательством князя М.Н. Волконского. Она написала только Г.А. Потемкину: «Павел прав, Суворов тут участия не имел… и приехал по окончании драк и поимки злодея» ^[940]. Несмотря, однако же, на холодность отношений, главнокомандующий в день своего приезда поручил П.С. Потемкину приступить к допросам, а избранному художнику – к снятью портрета с самозванца ^[941].

«Теперь, – писал главнокомандующий Г.А. Потемкину ^[942], – пишут с него портрет, коим с другим отсель курьером предупрежу вашему высокопревосходительству оригинал. Не может ли иметь любопытства и наша великая государыня увидеть сего адского изверга скорей, хотя на портрете, нежели обстоятельства потребного препровождения оригинала дозволить могут им поспешить» ^[943].

Отправление самозванца в Москву, как того желала императрица, замедлялось приготовлениями на станциях по сту подвод и принятием мер к охранению пути. «К провозу его требуется теперь обезопасить московскую дорогу, – писал граф П.И. Панин князю М.Н. Волконскому ^[944], – по которому я и положил отсель до Мурома все ночлежные для него селения, не далее 60 верст одно от другого, занять каждое одной ротой из моих войск», а от Мурома до Москвы главнокомандующий просил сделать то же князя Волконского.

Пока делались все эти распоряжения, в Симбирск стекались со всех сторон лица, желавшие посмотреть на Пугачева, и граф Панин любил похвастаться перед ними тем, что самозванец в его руках. Приехал, например, в город лейб-гвардии поручик Державин, и главнокомандующий с гордым самодовольствием спросил его: видел ли он Пугачева?

– Видел, – отвечал поэт, – на коне под Петровском ^[945].

– Прикажи привесть Емельку, – сказал граф, обращаясь к полковнику Михельсону.

Через несколько минут был представлен самозванец в тяжких оковах, в засаленном, поношенном, скверном широком тулупе. Войдя в комнату, Пугачев стал на колени.

– Здоров ли, Емелька? – спросил Панин.

– Ночей не сплю, все плачу, батюшка, ваше графское сиятельство.

– Надейся на милосердие государыни ^[946].

Так показывали узника и другим приезжим. Иногда граф П.И. Панин разыгрывал комедию перед собиравшимися к нему посетителями, и П.С. Рунич сохранил нам один из таких эпизодов. На другой день после полученных пощечин Пугачев приведен был в приемную графа, в которой собралось более двухсот человек военных, гражданских и разного звания людей.

– Как мог ты, изверг, – спрашивал Панин, – вздумать быть царем России?

– Виноват, – отвечал самозванец, кланяясь до земли, перед Богом, государыней и министрами.

«Последнее слово злодея, – замечает Рунич ^[947], – так разгорячило сего правдивого россиянина, что, подняв правую руку, едва не ударил злодея; но, в одно мгновение отступя от него и подняв обе руки вверх, в трепетании своего сердца, с пролитием горьких слез воскликнул: «Господи! я осквернил было мои руки». В ужасном рыдании и встревожении духа своего, не опуская рук, паки воскликнул: «Боже милосердый! во гневе твоем праведно наказал Ты нас сим злодеем», и в ужасном рыдании ручьями лились старческие слезы. Все присутствовавшие как окаменелые безмолвствовали».

В Симбирске Пугачев оставался весьма долго, и во все это время город привлекал на себя внимание всей России.

Показывание Пугачева народу признавалось в то время необходимым для убеждения населения, что он пойман. Генерал-майор П.С. Потемкин просил императрицу, чтобы при доставлении самозванца из Симбирска в Москву он провезен был через Казань. «Весьма нужно сего злодея, – доносил он ^[948], – показать народу в Казани, где столь много людей его знают, и обличить перед народом его злодейство, ибо весь оный край, где пущее производил о себе Емелька обворожение, сомневается о его поимке».

Путь из Симбирска в Москву через Казань был кружен, требовал много войск, и императрица, желая скорее «заглушить» все, что связывалось с именем Пугачева, не изъявила на то своего согласия и приказала отправить из Казани в Москву всех его сообщников. Отправление это производилось периодически по два и по три человека за раз, причем П.С. Потемкин употребил все, чтобы произвести это с некоторым парадом и церемонией.

6 ноября все преступники были выведены на площадь, в том числе и Устинья, вторая жена самозванца. Многочисленному собранию народа показывали портрет Пугачева, снятый в Симбирске, и затем от имени секретной комиссии было прочитано следующее объявление:

«Указ ее императорского величества самодержицы всероссийской из учрежденной в Казани по всевысочайшему ее императорского величества именному указу секретной комиссии.