Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 140

Не слушая увещаний, Салават продолжал разбойничать, и для усмирения башкирцев главнокомандующий граф Панин принужден был послать туда генерал-поручика Суворова. В ноябре 1774 года Салават вместе с отцом своим Юлаем были пойманы, и с передачей их в руки правительства волнения в Башкирии почти прекратились и население мало-помалу стало успокаиваться ^[953].

Что касается до жителей русских губерний, то уже в конце сентября можно было считать спокойствие восстановленным.

«Всемилостивейшая государыня! – писал П.С. Потемкин ^[954]. – Ныне совершенно осмеливаюсь принести подданническое и усердное мое поздравление о спокойствии внутреннем. Нигде никаких шаек более не слышно, а хотя бы они и показались где, то уже ни малейшего уважения не стоят. Настало то вожделенное нам время, в которое премудрость вашего величества, блаженство России и счастье подданных великой Екатерины взойдет на горнюю степень».

Разосланные по разным направлениям небольшие отряды без труда захватывали в плен бывших мятежников и доставляли их в города; многие из них являлись добровольно, так как были в самом печальном положении, без одежды, в одних плохих рубахах. Наступившая осень и холодное время заставляли торопиться рассылкой их в места жительства, и вот по разным направлениям потянулись партии бывших пугачевцев на канатах, конвоируемые несколькими казаками или гарнизонными солдатами. Ни сопротивление, ни покушение к побегу они не оказывали и искренно желали поскорее добраться до семейного очага. «Вся чернь, – доносил граф П.И. Панин 29 октября, – ныне действительно в таком подобострастном подданническом законной власти повиновении, какого она и прежде не имела». Это не были преступники по убеждению, а стадо заблудшихся овец, как и смотрела на них императрица Екатерина II.

«Преступления сих людей, – писала она князю Вяземскому ^[955], – произошли больше по легковерию и невежеству, ибо безрассудная их стремительность других важных предметов не имела, как только одни мечтательные выгоды, коими они были обольщены. И потому я весьма удалена, чтобы делать кровопролитие. Но думаю решение о них сделать после окончания Пугачева дела, дабы их покрыть милостивым указом».

Совсем иначе смотрела Екатерина на духовенство, прямо или косвенно принимавшее участие в восстании. В нем она уже видела не стадо, а пастырей, долженствовавших идти по пути долга и совести. Императрица передала на рассмотрение и решение Синода, «на основании церковных правил», поступки церковнослужителей, «которые в злодейском Пугачева возмущении сообщниками сделались».

Святейший Синод, с одной стороны принимая во внимание всю тяжесть преступления таких лиц, а с другой – «изыскивая приличные к тому духовные правила, нашел, что в самой первенствующей церкви Христовой все священнослужители, которые от страха гонения от веры отступили, хотя и приниманы были, по учинении в том покаяния, паки в общество правоверных, но от священнослужения навсегда отлучались и оставались яко простолюдины». Поэтому в заседании Синода 26 сентября 1774 г. было постановлено ^[956]: 1) всех тех церковнослужителей, которые добровольно выезжали навстречу и передались на сторону мятежников, лишить сана и предать гражданскому суду; 2) тех, которые ради страха смерти молились за Пугачева, как за императора Петра III, лишить сана, подвергнуть церковному покаянию ^[957]и затем отправить к светскому начальству «для распределения, куда они годными окажутся» и, наконец, 3) тех, которые хотя и старались укрыться от мятежников, но, будучи ими пойманы, против воли провозглашали на ектениях имя покойного императора Петра III, лишить священства, распределить дьячками и пономарями.

Таких лиц, подходящих под преступления всех трех категорий, оказалось очень много, и в одной Казани, по словам Платона Любарского, в два дня расстригли более 10 человек. «Попов здесь как овец стригут, – писал он Н.Н. Бантыш-Каменскому ^[958], – почему у нас шерсть недорога; вчера и сегодня более 10 расстригли, да их же высекли батожьем. Велено не старше сорокалетних писать в солдаты, а прочих в монастыри в работу».

Продолжительное волнение произвело полное экономическое расстройство края, грозило многими бедствиями, и прежде всего голодом. Поля самых плодородных губерний оставались необработанными, и уже в августе, в самый разгар сбора хлеба, была неслыханная дороговизна и привоза его в города почти не было. Предвидя недостаток в хлебе, покойный казанский губернатор фон Брандт еще в июле доносил о том Сенату, который возложил заботу о продовольствии населения на попечение провиантской канцелярии. Средства последней были совершенно ничтожны, и главнокомандующий опасался, что могут произойти новые беспорядки от всеобщей нищеты.

«Ничто столько меня не волнует, – писал граф П.И. Панин ^[959], – как предвозвещение почти неизбежного голода, если к отвращению того всюду и всеми пособиями каждый не будет напрягать по должностям общей государственной связи всего всеподданнического усердия к вашему императорскому величеству и к безвредности от Бога врученного вам государства».

Он просил содействия Сената и присовокуплял, что, сколько бы он один ни принимал мер к отвращению голода, он не в силах этого сделать. Императрица разрешила графу Панину для необходимых расходов по покупке хлеба брать наличные деньги из доходов Казанской, Нижегородской, Воронежской, Белогородской, Слободско-Украинской и Тобольской губерний ^[960]. «Прошу вас, – писала Екатерина ^[961], – особливое иметь око и попечение о нужду терпящих во вверенных вам местах, и если нужду и надобность в том находите, то употребите на унимание стона и плача разоренных и нужду терпящих, в провинциях и уездах, гневом Божиим посещенных, хотя от двух до трехсот тысяч рублей, в чем я вас через сие и уполномочиваю». Всем губернаторам разоренного края приказано соединенными силами стараться отвратить голод, а графу П.И. Панину сообщено, «чтобы по входе большего числа войск в Империю» он обратил внимание на очищение дорог от воровских шаек, которые мешают жителям привозить свои продукты в города и на рынки ^[962].