История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 81

Ненависть и кровавая злоба сверкали в глубоко вдавленных глазах его, которые при внутреннем волнении как будто обливались багровым мерцанием. Проницающий взгляд Ага-Магомет-хана охватывал трепетом тех, на кого он смотрел, а презрительная улыбка тонких и постоянно сжатых губ выражала полное и глубокое презрение его ко всему окружавшему.

Высокая остроконечная шапка из черных смушек покрывала его бритую голову, придавая мертвенный вид желтому, безбородому и морщинистому лицу, свидетельствовавшему о том противоестественном увечье, которое, будучи некогда совершено над ребенком, сделало из него в зрелом возрасте ненавистника всего человечества. Изуродованный телесно, он стал извергом нравственным… «Бренные останки Надир-шаха, виновника увечья Ага-Магомета, сложил он под плиты коридора, ведущего в сераль, чтобы иметь возможность ежедневно попирать прах, ему ненавистный; точно так же желал бы он уложить в одну гробницу весь род человеческий, чтобы целое человечество презрительно попирать ногою…» ^[462]

Господствующая страсть в его поблекшей душе была властолюбие, вторая – скупость, третья – мщение. Всем им он предавался в крайней степени, в особенности последней. Ага-Магомет-хан отличался своею жестокостью от всех бывших властителей Персии. Слова пощады, милости и человеколюбия никогда не выходили из уст властителя-евнуха, давно привыкшего к ненависти, злобе и бесчисленным казням.

Почти все шахи Персидские были богомольны, или по крайней мере наружно соблюдали обряды своего закона, необходимые для поддержания власти. Правила нравственности не были известны шахам. С самых ранних лет каждому из них дозволялось пользоваться грубейшими чувственными наслаждениями, предаваться которым они считали особым преимуществом, исключительно принадлежавшим их званию.

Персидский шах не признает никакой другой обязанности, кроме исполнения обрядов религии. Человеколюбие, великодушие и справедливость считает он в числе добродетелей, но не называет их царскими обязанностями. Он предается роскоши, его окружающей, и слушает льстецов, изнеможенный ленивой и порочной жизнью.

Шах привык, чтобы всякому его взгляду повиновались беспрекословно, и потому каждый из них сколько нетерпелив в исполнении своих желаний, столько же и равнодушен к самым важным услугам.

История Персии показывает, что шахи всегда выбирали приближенных к себе людей из самого низкого состояния. «Гордость самовластителя никогда не чувствует большего утешения, как при воззрении на людей, обязанных милостям его и которых он одним дыханием может уничтожить». Зато в Персии не редкость, что эти лица низкого состояния быстро возвышались и, умертвив своего повелителя, присваивали себе власть его.

Так точно было и с Ага-Магомет-ханом. Евнух Надира, он после его смерти сделался властителем Персии и впоследствии, как увидим, сам был умерщвлен двумя любимыми своими нукерами.

Изувеченный на шестом году жизни и лишенный способности к чувственным наслаждениям, которые на Востоке всегда истощали душу и тело, Ага-Магомет стал искать для себя иной пищи. С самого малолетства им овладели честолюбие и мысль о возвышении, которую он преследовал всю свою жизнь с редким постоянством и с неутомимым стремлением.

Счастие, возвысившее попеременно Надир-шаха и Керим-хана до степени властелинов Персии, ослабило то религиозное уважение народа к царственному дому, которое так сильно охраняло слабых правителей Персии из дома Софи. Каждый, предводительствуя несколькими людьми, думал и надеялся достигнуть престола. Сан государя был так часто похищаем, что не внушал к себе уважения народа. Ага-Магомет-хан был на пути к престолу тогда, когда в Персии господствовала полная анархия.

Солдаты, привыкшие к бунтам и грабежам, восставали против всякой власти, которая могла их устрашать опасностью лишиться беззаконной жатвы. Города и селения подвергались так часто грабительствам, что жители, бросая дома, не находили других способов к пропитанию, кроме взаимного грабежа; другие добровольно убегали, оставляя на расхищение свое имущество. Дороги были наполнены разбойниками, грабившими караваны с товарами, и оттого торговля значительно упала.

Слабость государства, недостаток в решительных и энергичных людях способствовали возвышению Ага-Магомет-хана и его утверждению на престоле.

Сухой телом, Ага-Магомет-хан приучил себя к воздержанию и к деятельной жизни. Восемнадцать лет он уже вел войну из-за обладания персидским престолом и не пренебрегал ничем, чтобы достигнуть своей заветной цели. Желание захватить власть в свои руки заглушало в нем все человеческие чувства, и он не пощадил своих братьев, из которых одного умертвил, другому выколол глаза, а третьего, Муртаза-Кули-хана, выгнал из Гиляна и завладел принадлежавшими ему городами Рештом и Энзели. Покинув свои владения и оставив в руках жестокого своего брата мать, жену и детей, Муртаза-Кули-хан искал содействия ханов Ширванского и Талышинского к возвращению отнятого у него ханства. Он отправил также посланника и в Россию с просьбой о помощи и покровительстве.

Наше правительство смотрело неравнодушно на возвышение Ага-Магомет-хана, человека изменчивого, коварного и известного своим недоброжелательством.

Обещая покровительство Муртаза-Кули-хану, русский двор не мог, однако же, оказать ему существенной помощи по слишком большому отдалению Гиляна от наших границ.

При содействии ханов Ширванского и Талышинского Муртаза-Кули-хан успел снова сделаться владетелем Гиляна, но Ага-Магомет-хан тотчас же отправил против него пять ханов с войсками, приказав им выгнать брата из его владений. Муртаза-Кули-хан встретил неприятелей и разбил их так, что все пять ханов попались в руки победителя. В числе пленных были два: Риза-хан и Аббас-хан, особенно близкие Ага-Магомет-хану, на которых Муртаза-Кули-хан наложил оковы и оставил у себя в обеспечение своего семейства, захваченного Ага-Магомет-ханом.

Эта победа все-таки не обеспечивала положения Муртаза-Кули-хана, который в течение восьми лет принужден был бороться, с переменным счастьем, со своим сильным братом. Он несколько раз возвращался в свои владения и был снова выгоняем; наконец, в конце декабря 1792 года, Муртаза-Кули-хан бежал из Гиляна на русский фрегат, на котором, 30 апреля 1793 года, и был доставлен в Астрахань вместе с двумя плененными им ханами.

По прибытии в Россию Муртаза испрашивал дозволения отправиться в Петербург для представления своей просьбы императрице, но желание это было отстранено.

«Вы отклоните его от сего желания пристойным образом, – писала Екатерина Гудовичу, – как-то внуша ему трудность столь дальнего осеннего пути, жестокость зимы здешней и другие тому подобные обстоятельства. Он может остаться в Кизляре до тех пор, дондеже откроется удобность, без дальнего усилия, восстановить его в Гиляне. Происходящие в Персии беспокойства и междоусобия вскоре могут представить таковую удобность».

Не получив разрешения ехать в Петербург, Муртаза-Кули-хан был переселен на жительство в Кизляр, «как негубернский город, – писал Гудович, – ближе к персидским границам и ближе в надзиранию моему». Здесь повелено было производить Муртазе по тысяче рублей в месяц на содержание как его, так и многочисленной его свиты, простиравшейся до тридцати человек.