Императоры глубин: Акулы. Самые загадочные, недооцененные и незаменимые стражи океана - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Маккивер cтр.№ 44

Следующий мужчина, с которым я заговорил, прикрывал рукой глаза от солнца. На голове у него был шрам: как он объяснил, ему прижгли это место трубкой. Откинув волосы со лба, он действительно обнажил 10-сантиметровый горизонтальный шрам на лбу. Из-за этого, по его словам, он плохо видел на ярком солнце. У меня все сжалось внутри от мысли о том, какие еще нарушения мозга могла вызвать такая травма.

Сэм, разговаривая на ломаном английском, переводил одну историю за другой. Опыт этих людей был сходным. Один из них сказал: «Как только мы попали на борт, нас избили и заставили принимать наркотики, чтобы мы могли работать дольше». Человек со шрамом на голове говорил: «Они избивали меня. Я хотел спать, но нас били, чтобы мы ночью бодрствовали. Вы видите мой шрам. Нас заставляли принимать наркотики, чтобы мы не спали, а работали. Если мы не могли работать, в нас стреляли и сбрасывали за борт».

Я спросил коллегу Сэма, действительно ли наркотики так широко распространены. «Это бывает часто, – ответила она. – Фактически входит в условия работы, если можно так говорить. Владельцы лодок хотят извлечь из рабов максимум прибыли, а самый действенный способ заставить непрерывно работать – это, к сожалению, накачать человека наркотиками, такими как амфетамины».

Эта сотрудница НПО побывала на одной из лодок и рассказала: «На судне, где мы были, многие ребята были совсем юными – лет по четырнадцать. Они работают все время, а там очень легко совершить ошибку и сильно порезаться. Иногда можно вообще отрезать себе канатом или леской руку или ногу. Им следовало бы получить медицинскую помощь, но капитаны предпочитают давать наркотики, чтобы они могли работать дольше».

Еще один аспект жизни этих злополучных моряков – проституция, которая процветает на рыбацких судах во время долгого пребывания в открытом море. Суда, чей основной груз – проститутки, носят эвфемистическое прозвище «лодки любви». Сотрудница НПО рассказала: «Когда суда приходят в порт, никто не может выйти оттуда в город. Таким образом, эти парни бывают в море по году, а то и по два, без каких-либо контактов с остальным миром. И раз уж они не могут попасть в порт, то услуги, так сказать, приходят к ним сами. Помимо проституток, это и наркотики, и еда, и алкоголь, и вообще все, что продается и покупается и чего на рыболовецком судне не достать».

Например, в Персидском заливе эта сотрудница наблюдала, как «лодка любви» переходила от судна к судну. «И есть неписаное правило: если капитан согласен, то проституток пускают на борт».

После этой встречи мы поехали поговорить еще с одним молодым человеком и его семьей вглубь страны. Я был уже весь мокрый от пота, так что кондиционер в машине очень пригодился. Мы ехали по узкой дороге, вдоль которой располагались роскошные зеленые рисовые поля. Пальмы тянулись к небу, где клубились ярко-белые облака: удивительно красивый пейзаж, за которым, однако, таились боль и страдание многих людей. Мы подъехали к дому, где вместе с матерью жил интересовавший нас человек. Дом с двумя комнатами стоял на сваях; в жилые помещения вела широкая деревянная лестница.

Под домом было открытое пространство. Сбоку на треножнике над костром висел большой котел. Рядом к колышку была привязана свинья, которая, завидев меня, угрожающе захрюкала. Взад-вперед с кудахтаньем носились куры.

Здесь, под домом, мать и сын рассказали мне свою историю. Сын сказал, что уехал из деревни в 19 лет – как он думал, работать на стройке. Вместо этого он оказался рабом на рыболовецком судне. В течение первых нескольких дней в море его почти непрерывно рвало – частично из-за того, что он был непривычен к морю, частично – из-за шока. Несмотря на это, его заставляли беспрерывно работать. Иногда, по его словам, он и другие рыбаки продолжали вытягивать сети даже ночью, а уже через несколько часов, с восходом солнца, их снова заставляли работать. Еда была скудной – чаще всего это были остатки той же рыбы, их с трудом хватало, чтобы не умереть с голоду. Если он работал недостаточно быстро, капитан тут же его наказывал. На борту его избили трижды, и каждый раз сильнее, чем предыдущий. «Когда я думал о доме, о матери, о семье, я всегда плакал. Я плакал горько».

Мать вспоминала о том, как сказалось на ней внезапное исчезновение сына. «Мой сын исчез и не сказал, куда подался, – сказала она. – Я предполагала, что он уехал в Таиланд. Его не было семь лет. Я уже решила, что он умер». Я спросил, как она справлялась с утратой. Она с мукой ответила: «Когда я думала, что он умер, мне хотелось умереть вместе с ним. Но я не могла: у меня слишком много детей, о них надо заботиться». По ее глазам я видел, что при необходимости эта женщина готова была бы отдать собственную жизнь, лишь бы защитить сына, – и стал еще больше восхищаться ею.

Молодой человек признался, что почти все время думал о побеге, но возможностей никак не предоставлялось. К счастью, по каким-то ему самому непонятным причинам мучители наконец решили его отпустить. Несмотря на все, что пришлось ему перенести, судьба этого парня оказалась все-таки более счастливой, чем у остальных. Он выжил и смог поведать свою историю. Вернувшись домой после семи лет в море, он обучается на веломеханика, а у большинства камбоджийцев нет и этой возможности. «Обычно, – сказал мне Сэм, – они трудятся разнорабочими, возят тележки, работают на стройке или на плантациях. Мне их очень жаль. Поверить не могу, что в море все еще фактически существует рабство. Большинство камбоджийцев и понятия об этом не имеют».

Другой сотрудник НПО говорил мне: «Если ты – бедный крестьянин и потерял таким образом год или три своей жизни, да еще и залез в долги, то у тебя возникают проблемы на всю жизнь». Поэтому я не удивился, когда мужчина рассказал, что на работе он ввязался в несколько драк. Учитывая, через что он прошел, я подозревал, что у него развился посттравматический синдром, хотя сам он уверял, что делает успехи – медленные, но постоянные.

Мы сели в машину и поехали обратно в отель. В последние дни в Камбодже я не переставал думать о том, сколько пришлось вынести этим людям. В особенности мне не давала покоя история одного мужчины, который сказал, что его сыновей все еще удерживают на борту. Он говорил, еле сдерживаясь, все повышая голос. «В моей семье в море выходили четыре человека. И спастись удалось только мне и одному из моих сыновей. Двое остальных все еще числятся пропавшими. И я не знаю, где они». В последний раз он видел своих сыновей более двух лет назад.

Я уезжал из Камбоджи опечаленный, пораженный тем, что рабство все еще существует. Но мои знакомые в Greenpeace подтверждали все, что я услышал. Джон Осевар, директор Greenpeace по океаническим кампаниям, сообщил, что сотрудники его организации беседовали с десятками бывших рабов.

Сейчас, когда запасы промысловой рыбы резко уменьшились, получать доходы от коммерческого лова все сложнее, и это влечет за собой большие траты. В результате ищутся любые способы сокращения расходов. К сожалению, в первую очередь это урезание заработной платы работникам и экономия на их питании и пресной воде. Иногда им не платят вообще ничего.

«Рабство в море имеет обширную географию, – сказал Осевар. – Оно существует не только в Таиланде. Схожие проблемы есть и на тайваньских судах. При этом жертвы могут быть любой национальности, но чаще всего они происходят из Мьянмы, Камбоджи, Филиппин или Индонезии. Рабство существует и на некоторых испанских судах, работающих в Южной Атлантике, и даже на американских. Мы не можем уклоняться от ответственности. Как ни странно, в наши дни в рабстве живет больше людей, чем когда-либо в истории человечества. И рабство на море существовало всегда. Но частично его современное воплощение связано с экологическими вопросами».