Валентин Серов - читать онлайн книгу. Автор: Марк Копшицер cтр.№ 71

Забавно, впрочем, – добавляет Мейерхольд, – что многим заказчикам „правильные“ портреты нравились больше» ^[45].

Ну, это Мейерхольду забавно! Он-то не был «заказчиком», а они, заказчики, были не Мейерхольды…

Поэтому не раз и не два даже в период известности, в период славы приходилось Серову переживать унизительные замечания.

– Остановится вот этак, – рассказывал он Н. П. Ульянову, – в позе своего папá, этакий поросенок, дегенерат, и говорит: «А у мамы вы нарисовали глаз кривой. Она совсем не такая!» А потом подойдет еще кто-нибудь из семьи и подтвердит слова молокососа. Иногда на сеансе, – продолжал он, закуривая, – схватишь вот этак сигару, да какую покрепче, сосешь, сосешь, а потом – что такое? Вдруг головой о притолоку.

Вспомним в связи с этим рассказ С. А. Толстой о том, что Серов начал ее портрет хорошо, а потом испортил.

Но попадались, конечно, и такие (это уже вопрос ума), которые, как Морозов, были довольны портретом, во всяком случае утверждали, что довольны.

Не о нем ли – Морозове – говорил Серов, отвечая на вопрос того же Ульянова: «Неужели не было таких заказчиков, которые остались бы вполне довольны вашей работой?»

– Вполне довольны? Не помню. Кажется, никто… Впрочем, нет! Один расшаркивался в похвалах, благодарностях. Вот люди! Поймите их! Расшаркивался как раз тот, который более, чем кто-либо, мог быть на меня в претензии. Чудак! Да, за всю жизнь из всех заказчиков такого рода остался доволен только один!

Вот на такой почве и процветал союз Серова с заказчиками «такого рода». Когда же становилось уже очень тяжело, он прибегал к испытанному средству: уезжал в Домотканово. (Денег на покупку своего участка земли все еще не было.) Он жил в Домотканове зимой 1901 года и написал там «Полоскание белья» – одну из самых обаятельных вещей – характерный зимний пейзаж средней России: снег, изгородь, крестьянские домишки на окраине села, две бабы полощут в ручье белье да впряженная в дровни понурая лошаденка. В другой домоткановской работе этого года – «Стог сена» – опять лошадь, опять изгородь, стог, сарай…

Но все-таки в том же 1901 году Серов купил наконец на берегу Финского залива кусок земли, в восьми километрах от дачи Матэ, у деревни Ино, недалеко от рыбачьего поселка Лаудоранда.

Он сейчас же начал перестраивать крестьянскую мызу, которая была на этой земле, в дачу, большую, просторную, в два этажа, чтобы из окон второго этажа, где должна была помещаться его студия, были видны и сосны, и песчаный берег, и печальное северное море с рыбачьими лодками, неподвижными, застывшими, словно дремлющими, как вся природа этих мест.

Он любил выходить на балкон и долго смотреть на море, на белых чаек, сидевших в ряд на отмелях, на купающихся детей, на коров, пришедших на водопой (море у берега было очень мелким и совсем пресным). Поэтому он даже считал это море ненастоящим.

– Вода не соленая, море не море, зато песок и воздух – какой воздух!

Он сейчас же обзаводится животными, наконец-то своими, и с какой-то особенной любовью пишет их: черную с белыми пятнами корову с финским именем Риллики и кота Укки, тоже черного с белыми пятнами. Он пишет их у себя во дворе среди всяких хозяйственных строений, которыми тоже очень увлекся: еще бы – это наконец его «гнездо», его дом, его крепость. Белобрысую девочку-финку, доящую корову, он сажает спиной к себе, она как бы антураж, она не главное, а главное – эти животные и согретые скупым северным солнцем сараи, ступеньки, крыши…

Потом Серов купил еще лошадь Арку, красивую, рыжую, со светлым хвостом и светлой гривой. Он ездил за ней с Василием Васильевичем Матэ на ярмарку куда-то под Выборг. Серов с удовольствием ездил на ней верхом и даже сфотографировался на лошади, хотя фотографироваться он не любил.

Летом 1905 года он написал старшего сына Сашу, купающего эту лошадь. Это радостная, бодрая картина, вся она наполнена ощущением воздуха, прохладного морского ветра, вся залита солнцем: блещет морская рябь, отливает бронзой спина мальчика, светится, вся пронизанная солнцем, грива лошади.

В Финляндии Серов написал не очень много картин, но все они светлые и радостные.

Он любил там кататься с мальчиками в лодке, стрелять в цель из ружья, играть в крокет и городки. Любил днем заниматься хозяйственными делами, а вечером читать вслух Диккенса или Успенского.

Но все это было позже, в последующие годы. А в первый год – 1902-й, – который он мог провести у себя, он принужден был отправиться в Архангельское, имение князей Юсуповых, писать портреты князя, княгини и двух их сыновей – он задолжал, приобретая «гнездо», и денег нужно было пропасть. «Постройка и лошадь (купил) разорили меня», – писал он Илье Остроухову.

Но, находясь в Архангельском, он все равно живет своим домом, там без него строят, что-то оборудуют, усовершенствуют, он же только в письмах к жене задает вопросы, дает указания: «Ну что же, конопатчики уже постукивают? Так. Ну а лес возят? Ну а Петра работает? И рабочих приискал? Ну а рамы делаются? Так, так. Ну а вот лодочка, как лодочка поживает? Ну и как в ней мальчики катаются? Хорошо ли, слушаются ли они тебя – а? Так, ну хорошо, коли слушаются».

«Теперь что же у нас сделано? Полы поправлены, балкон тоже (мой)? Напиши-ка мне все это. На мой взгляд, нужно дом проконопатить и обшить, это главное, и рамы новые вставить. Крыльцо (подъезд) можно отложить, если ты хочешь уезжать 29-го. Да спроси-ка Василия Васильевича насчет состава, которым нужно тотчас же покрыть обшивку дома, – это важно».

Право же, его скромный «замок» куда приятнее великолепного юсуповского дворца, не уступающего в роскоши загородным царским резиденциям: «Смотрю я на комнату – все превосходно, электричество, красное дерево, умывальный сервиз – ну что ж, ничего – так, точно я уже давно так живу, и даже надоело – удивительное дело».

Серов ехал в Архангельское, собственно, не только писать портреты, у него была и другая цель: он хотел там почувствовать дух екатерининской эпохи, это нужно было для работы над историческими композициями. Архангельское приняло такой вид, какой оно сохранило до наших дней, именно во времена Екатерины. Это было самое роскошное из всех имений России (исключая, конечно, царские). Начиная с Екатерины все цари перебывали в Архангельском, и в память этих необыкновенных по значению исторических событий владельцами имения были воздвигнуты колонны: сколько царей – столько колонн. Екатерине же II был поставлен памятник.

И сейчас члены царской фамилии то и дело посещали Архангельское. То устраивался оперный спектакль – ставилась опера «Лалла Рук» с участием Мазини, и Серов сидел в ложе, из которой «сидящая царская фамилия была лучше, пожалуй, видна, чем сцена». То просто приезжали великие князья и благосклонно «одобрить изволили» его работу, и приехавшая с ними греческая королева «изъявила „рада познакомиться“, а за сим по желанию Елизаветы Федоровны за чаем сидел по левую руку ее высочества и изволили беседовать (о святом искусстве, разумеется)» ^[46].