Валентин Серов - читать онлайн книгу. Автор: Марк Копшицер cтр.№ 68

Академик В. Серов».

Вот так-то! Академик Серов!

Он употреблял этот свой «титул» только в двух случаях: если нужно было осадить какого-нибудь высокопоставленного хама или иронически.

И все же, несмотря на все неприятности с заказными портретами, несмотря на то, что работать над ними было подчас очень тяжело, их приходилось писать год от года все больше и больше. И даже тогда, когда люди, портреты которых он писал, были неприятны ему, Серов никогда не относился безразлично к своей работе. Он утверждал, что «любое человеческое лицо так сложно и своеобразно, что в нем всегда можно найти черты, достойные художественного воспроизведения, – иногда положительные, иногда отрицательные. Я, по крайней мере, – говорил он, – внимательно вглядываясь в человека, каждый раз увлекаюсь, пожалуй, даже вдохновляюсь, но не самим лицом, которое часто бывает пошлым, а той характеристикой, которую из него можно сделать на холсте».

И год от года росла его известность и популярность. Это было естественно и справедливо, потому что его мастерство росло непрерывно. Грабарь передает очень интересный рассказ Драгомировой, портрет которой в конце 1889 года писали Репин и Серов. Портрет этот, как пишет Грабарь, стал свидетелем серовской славы: «Он долго висел вместе с репинским портретом в Киеве в доме М. И. Драгомирова, командовавшего в то время войсками Киевского округа. Приезжавшие в Киев петербургские гости генерала в начале 1890 годов всегда справлялись о репинском портрете: „Говорят, у вас есть замечательный портрет вашей дочери, написанный знаменитым Репиным?“ Гостя водили показывать портрет. „А это кто писал?“ – спрашивали обыкновенно, указывая на висевший тут же серовский портрет. „Это так, один ученик Репина“. На это следовало равнодушное „а-а!“».

Несколько позже имя этого ученика уже громко называлось, а еще через некоторое время приезжие из столиц прежде всего осведомлялись: «А скажите, правда, что у вас есть прекрасный портрет Серова с Софьи Михайловны?» И уже потом спрашивали, останавливаясь перед репинским: «А это чей?»

Разумеется, не этот эпизод – свидетельство возросшего мастерства Серова, не петербургские гости генерала способны были оценить искусство художника. Тем более что оба портрета Драгомировой – Серова и Репина – пожалуй, равноценны. Здесь нет необходимости подробно говорить о различиях (принципиальных и технических) в подходе двух художников к работе над портретом, о том, что Репина интересует, по его собственному выражению, «материя, как таковая», пластика тела, Серова же, увлеченного в то время колоритом и воздухом, интересуют живописные задачи. Можно, конечно, сказать, что портрет Репина законченнее (он и работал над ним больше), но суше, портрет Серова свежее и обаятельнее, но ни один, ни другой не могут числиться в их лучших работах.

Однако если взглянуть на ряд портретов Серова и ряд портретов Репина, то репинский ряд будет выглядеть однообразнее и скучнее острых серовских характеристик. И пожалуй, именно это сделало Серова к началу девятисотых годов наиболее популярным портретистом России, сначала в художественных кругах, а затем и среди тех особ, которые спустя десять лет начали проявлять такой живой интерес к старой и далеко не лучшей работе художника.

Свидетельством действительно огромного мастерства Серова может служить портрет той же Драгомировой (в замужестве Лукомской), который Серов написал в 1900 году. Вот это действительно замечательная вещь. Очень скромный на первый взгляд акварельный портрет, небольшой по размерам, поражает своим совершенством: изяществом, тонкостью и вдохновенным артистизмом исполнения, необычайно глубоким и в то же время ненавязчивым проникновением в духовный мир обаятельной женщины ^[42].

И вот этот портрет, несомненно, выше и прежнего серовского, и репинского портретов. Популярность Серова была заслуженной, была следствием действительно огромного роста его мастерства.

Интересно сопоставить также автопортрет Серова 1898 года (офорт) со сделанным тремя годами позже известным репинским портретом Серова. Насколько автопортрет глубже, психологичнее репинского! Серовский автопортрет – это что-то вроде исповеди. Кажется, портрет живет, вот-вот перекосит рот. Художник всматривается сам в себя как в модель, и мы видим, до чего этому человеку осточертели пошлость, мерзость, свиные рыла, с которыми он связан своей профессией художника-портретиста. Ничего этого нет в репинском портрете. Это отличный рисунок, замечательный по сходству, Серов очень ценил его, показывал своим ученикам как образец «охвата» модели. Но офорт Серова гораздо полнее раскрывает духовное содержание образа, чем рисунок Репина.

Было бы ошибкой истолковывать все сказанное выше в том смысле, что у Репина нет портретов, отличающихся высоким психологизмом. Портреты Мусоргского, Дельвига, Стрепетовой, Пирогова, Победоносцева, Стасова, чугуевского протодьякона Ивана Уланова, Л. Н. Толстого, Т. Л. Толстой – этот список говорит сам за себя. Речь идет о том, что психологизм серовских портретов тоньше, острее, его приемы отличаются значительно большим разнообразием, диапазон его гораздо шире…

Речь идет также о том, что интерес к человеку сделал Серова профессиональным портретистом, тогда как для Репина портрет – отнюдь не главное направление его искусства.

В начале девятисотых годов Серов пишет особенно много парадных портретов. Портреты эти, одни очень удачные, другие менее удачные, одни «добрые», другие «злые», пишутся исключительно ради денег. Видимо, Серов твердо решил в то время осуществить свою мечту о «независимости», о приобретении своего клочка земли, где он и его семья были бы хозяевами. Его мучило это обстоятельство страшно, как никого другого, хотя во дворец приглашали всех художников, занимавшихся портретной живописью.

Пусть так! Но он не должен делать портрет исключительно ради денег – что может быть ужаснее!

«Однажды в компании художников, – вспоминает А. Я. Головин, – кто-то стал упрекать Серова за то, что он взял какой-то заказ только ради денег. Серов в это время вертел в руках большой разрезальный нож. Выслушав упрек, он не ответил ни слова, но крепко ударил себя ножом, сказав сквозь зубы: „Вот тебе!..“».

И, однако, он умел, как никто другой, превращать заказные работы в подлинные произведения искусства.

Наиболее интересными из числа заказных портретов, написанных в эти годы Серовым, были портреты четырехлетнего Мики Морозова и его отца Михаила Абрамовича Морозова.

«Мика Морозов» – вещь совершенно исключительная в русской, да, пожалуй, и в мировой живописи. Трудно назвать другую картину, где ребенок был бы передан с таким реализмом, так правдиво и обаятельно.

Только один художник – Ренуар – решал задачи, сходные с той, какую ставил Серов в портрете Мики Морозова: передать духовный мир ребенка, так не похожий на духовный мир взрослого человека. Но, думается, не будет пристрастием сказать, что задача эта решена Серовым лучше: «Мика Морозов» более живой ребенок, чем дети на портретах Ренуара. (А. В. Луначарский, называвший Ренуара «живописцем счастья», ренуаровских детей называет «маленькими человеческими зверьками».) Серову, как никому другому, удалось показать именно ребенка в портрете ребенка.