Нечаев - читать онлайн книгу. Автор: Борис Егоров, Феликс Лурье cтр.№ 85

Истина, взаимное доверие, солидарность серьезная и строгая — существует между десятком лиц, которые образуют sanctus sanctorum (святая святых. — лат.) общества. Все остальное должно служить слепым оружием и как бы материей для пользования в руках этого десятка людей, действительно солидарных. Дозволительно и даже простительно их обманывать, компрометировать и, по нужде, даже губить их; это мясо для заговоров. Например: вы приняли Н[ечаева] благодаря нашему рекомендательному письму, вы ему оказали отчасти доверие, вы его рекомендовали вашим друзьям, между прочим г-ну и г-же М… (Мрочковским. — Ф. Л.). И вот он помешен в вашем кругу, — что же он будет делать? Прежде всего он начнет вам рассказывать кучу лжи, чтобы увеличить вашу симпатию и доверие к нему, но этим не удовлетворится. Симпатии людей умеренно-теплых, которые преданы революционному делу только отчасти и которые вне этого дела имеют еще другие человеческие интересы, как любовь, дружба, семья, общественные отношения. — эти симпатии в его глазах не представляют достаточной основы, — и во имя дела он должен завладеть вашей личностью без вашего ведома. Для этого он будет вас шпионить и постарается овладеть всеми вашими секретами и для этого в вашем отсутствии, оставшись один в вашей комнате, он откроет все ваши ящики, прочитает всю вашу корреспонденцию, и когда какое письмо покажется ему интересным, т. е. компрометирующим с какой бы то ни было точки для вас или одного из ваших друзей, он его украдет и спрячет старательно, как документ против вас или вашего друга. Он это делал с О[гаревым], со мною, с Татою и с другими друзьями, — и когда, собравшись вместе, мы его уличили, он осмелился сказать нам: «Ну да! это наша система, — мы считаем [вас] как бы врагами и мы ставим себе в обязанность обманывать, компрометировать всех, кто не идет с нами вполне», — т. е. всех тех, кто не убежден в прелести этой системы и не обещал прилагать ее, как и сами эти господа. Если вы его представите вашему приятелю, первою его заботою станет посеять между вами несогласие, дрязги, интриги, — словом поссорить вас. Если ваш приятель имеет жену, дочь, — он постарается ее соблазнить, сделать ей дитя, чтоб вырвать ее из пределов официальной морали и чтобы бросить ее в вынужденный революционный протест против общества. Всякая личная связь, всякая дружба считается ими злом, которое они обязаны разрушить, потому что все это составляет силу, которая находясь вне секретной организации, уменьшает силу этой последней. Не кричите о преувеличении; это все было им мне пространно развиваемо и доказано. Увидев, что маска с него сброшена, этот бедный Н[ечаев] был столько наивен, был настолько дитя, несмотря на свою систематическую испорченность, что считал возможным обратить меня; он дошел до того, что упрашивал меня изложить эту теорию в русском журнале, который он предлагал мне основать. Он обманул доверенность всех нас, он покрал наши письма, он страшно скомпрометировал нас, — словом, вел себя как плут. Единственное ему извинение это его фанатизм! Он страшный честолюбец, сам того не зная, потому что он кончил тем, что отождествил вполне свое революционное дело с своею собственной персоной; — но это не эгоист в банальном смысле слова потому что он страшно рискует и ведет мученическую жизнь лишений и неслыханного труда. Это фанатик, а фанатизм его увлекает быть совершенным иезуитом. Большая часть его лжей шита белыми нитками. Он играет в иезуитизм, как другие играют в революцию. Несмотря на эту относительную наивность он очень опасен, так как он совершает ежедневно поступки нарушения доверия, измены, от которых тем труднее уберечься, что едва можно подозревать их возможность. Вместе с тем Н[ечаев] — сила, потому что это огромная энергия. Я с большим сожалением разошелся с ним, так как служение нашему делу требует много энергии, и редко встречаешь ее, так развитою, как у него. Но истощив все усилии [чтобы] убедиться в этом, я должен был разойтись с ним, а раз разошедшись с ним, я должен был биться с ним до крайности. Последний замысел его был ни больше, ни меньше, как образовать банду воров и разбойников в Швейцарии, натурально с целью составить революционный капитал. Я его спас, заставивши его покинуть Швейцарию, так как он непременно был бы открыт, он и его банда в продолжение нескольких недель; он бы пропал, — погубил с собою и нас. Его товарищ и сообщник [В. И.] С[еребренников] открытый мерзавец, лгун с медным лбом, без извинения, без прощения фанатизмом. Передо мною совершились многочисленные покражи бумаг и писем, которые он сделал». ^[616]

Нечаев все же успел воспользоваться рекомендательными письмами и посетил Таландье. После получения адресатом цитированного выше письма Сергею было отказано в поддержке, а в качестве аргументации прочитано бакунинское послание. Приведу записку Нечаева, отправленную им в Женеву вслед за последним посещением Таландье:

«Бакунин и Огарев, Отчего при расставании, целуя меня, как Иуда, вы не сказали мне, что будете писать вашим знакомым? Последнее письмо ваше к Таландье и предупреждение Гильома об опасности участвовать в деле, которого вы всегда были инициаторами в теории, — суть самые бесчестные и самые подлые поступки, вызванные мелкой злобой. Вы, наперекор всякому здравому смыслу и выгоде дела, непременно хотите упасть в грязь. Так падайте!

До свиданья». ^[617]

Дело, «которого инициатором в теории всегда» был Бакунин, заключалось в том, что перед отъездом в Англию Нечаев решил организовать банду из молодых людей, которая грабила бы богатых туристов «с целью составления революционного капитала». Бакунин никогда не выступал против экспроприации, наоборот, он приветствовал такой способ добывания денег на революционные нужды. Великий теоретик полагал, что заняться этим выгодным промыслом можно лишь со «знанием места, обстоятельств, людей и с чрезвычайным умом». ^[618] В свою банду Нечаев привлек В. И. Серебренникова и Г. Сатерленда, сына подруги Огарева. ^[619] Вероятно, именно Сатерленд проговорился о замысле основателя «Народной расправы», и Бакунин вынудил Нечаева немедленно покинуть Швейцарию. На сей раз Михаил Александрович перепугался не на шутку, — по его мнению, Сергей не обладал качествами, необходимыми для главаря банды, действующей в Швейцарии. Провал разбойников мог обернуться преследованием всей русской эмиграции в Европе, не поздоровилось бы никому.

Одновременно с Таландье письмо Бакунина получил польский эмигрант в Лондоне В. Мрочковский. Отправитель обратился к нему с миленькой просьбой: «Ты был бы молодец и оказал бы нашему общему святому делу огромную услугу, если б тебе удалось выкрасть у Нечаева все украденные им бумаги и все его бумаги». ^[620] Воистину вор у вора во имя «общего святого дела» решил бумаги украсть, но чужими руками. Видимо, предложение Бакунина возмутило Мрочковского, завязалась переписка, главным объектом которой был Нечаев. 7 августа 1870 года в Лондон из Локарно понеслось очередное письмо. «Все, что я написал вам о Нечаеве, — пытался Бакунин объяснить Мрочковскому, — не выше, а ниже действительности. Да, он изменил и постоянно изменял нам в то время, как мы ему давали все и стояли за него горою. Да, он крал наши письма еще в прошлом году. — Да, он компрометировал нас, действуя от нашего имени без нашего ведома и согласия. — Да, он всегда лгал нам бессовестно. — Во всем этом я его уличил при О[зеро]ве, при Огареве, при Тате — и приведенный к невозможности отрицать моими доказательствами, знаете что он мне ответил? — Мы очень благодарны за все, что вы для нас сделали, но так как вы никогда не хотели отдаться нам совсем, говоря что у вас есть интерна[циональные] обязательства, мы хотели заручиться против вас на всякий случай. Для этого я считал себя вправе красть ваши письма, и считал себя обязанным сеять раздор между вами, потому что для нас не выгодно, чтобы помимо нас, кроме нас существовала такая крепкая связь. — Кто ж эти они? Прежде их было достаточно. Но после разгрома остались только Нечаев да С[еребренников] да еще два других человека за границею. Неудачи в России довели Нечаева до сумасшествия. Он стал делать глупость на глупости. — Все хитрости и обманы его впрочем шиты белыми нитками и обратились против него. — Он изолгался до глупости». ^[621]