От Византии до Орды. История Руси и русского слова - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Кожинов cтр.№ 164

Но, во-первых, дело обстоит не совсем так даже и с чисто «количественной» точки зрения. Обратимся, например, к такому имеющему исключительно важное значение в русской культуре явлению, к песня. Ныне та или иная песня становится широким — в пределе всеобщим — достоянием посредством телевидения, радио, на худой конец, многотиражных грам- и магнитофонных записей. Однако хорошо известно, что вызывавшие живой отклик в душе народа песни легко распространялись по всей Руси-России и тогда, когда никаких вышеуказанных технических достижений не было и в помине, — распространялись благодаря прямому, непосредственному общению людей.

И в связи с этим снова встает проблема (по сути дела, глубоко прискорбная…) двойственности прогресса: все его приобретения оборачиваются не менее существенными утратами. И действительное общение людей в наш технический век не только не расширилось (как бездумно заявляют «прогрессистские» идеологи), но, напротив, стремительно сокращается. Реальное, живое общение людей все в большей мере заменяется, вытесняется потреблением «продуктов информационной индустрии», которые по своей человеческой и народной ценности не идут ни в какое сравнение с плодами подлинного общения людей (уместно напомнить о предложенном выше сопоставлении родниковой воды и хлорированной жидкости из водопроводного крана).

Типичный «современный» человек реально общается с очень малым кругом своих ближайших родственников, еще меньшим числом сохранившихся с юных лет друзей, очень немногих сослуживцев (и то только до достижения пенсионного возраста), и нескольких соседей по лестничной площадке (хотя нередко и это не имеет места).

Между тем в давние времена человек, во-первых, обладал громадными родственными (и «свойственными») связями (вплоть до самых дальних степеней родства), находился в постоянном общении со всеми жителями своей деревни или городского «околотка» (тем более своего церковного прихода), и даже многими жителями окрестных селений и соседних городских урочищ, — притом дело шло о полнокровном, истинном человеческом общении.

И любая «информация», полученная каким-нибудь образом одним человеком, быстро становилась достоянием его селения, окрестных селений и распространялась — как круги от всплеска на водной поверхности — практически безгранично. Да, о той же Куликовской победе не сообщалось ни с телеэкрана, ни из радиорепродуктора, ни в газетах, но вот выразительнейший факт: в селах далекого Архангельского края передавали из уст в уста сказку (см. знаменитое собрание сказок А. Н. Афанасьева, № 317), воепевающую подвиги «русского посла» к Мамаю «Захарья Тютрина» (Тютчева)…

Мое, быть может, несколько затянувшееся «отступление» все же, полагаю, необходимо; оно призвано, в частности, показать, что предпринятые некоторыми историками попытки «умалить» роль преподобного Сергия Радонежского в судьбе Руси, — попытки, которые, как уже говорилось, были продиктованы чисто современными представлениями о том, каким образом может «идеолог» воздействовать на широкий круг людей и, в конечном счете, на целый народ, — едва ли сколько-нибудь серьезны.

На первых страницах этой книги были приведены слова В. И. Вернадского о том, что заново «открытое» в конце XIX — начале XX века, в своих уцелевших образцах, «огромное» (как он определил), «художественное творчество» XIII и последующих столетий «могло возникнуть и существовать только при том условии, что оно было связано в течение поколений глубочайшими нитями со всей жизнью нашего народа, с его высокими настроениями и исканиями правды».

Средоточиями этого творчества и были, вполне понятно, монастыри, где и совершалась деятельность зодчих, «иконников» (слово, дошедшее из XV века), книгописцев и т. д., но, как уже сказано, монастыри создавались тогда даже в самых дальних окраинах страны, куда приходили для своего подвига из Москвы и ее окрестностей — прежде всего из Троицкой обители — люди высшего духовного уровня и необычайной энергии.

XIV–XV века — это, как давно уяснено, время расцвета святости; именно в эту пору родился образ-понятие «Святая Русь». Простой перечень тогдашних творцов высокого и труднейшего подвига, причисленных — кто раньше, кто позже, — к лику святых, занял бы несколько страниц.

В сущности, каждый из них видел своего прямого наставника или вдохновителя в величайшем русском святом — богоносном Сергии Радонежском. Это и его непосредственные ученики и сподвижники (действовавшие в эпоху Куликовской победы), — такие, как Кирилл Белозерский, Дмитрий Прилуцкий (он создал достославный монастырь вблизи Вологды), Павел Обнорский (обитель на реке Обноре в округе Костромы), Савва Звенигородский, Ферапонт Белозерский, Авраамий Чухломский, Сергий Нуромский и многие другие. Это и более поздние подвижники — Зосима и Савватий Соловецкие, Пафнутий Боровский, Дионисий Глушицкий, Александр Ошевенский и т. д.

Далее, в конце XV — начале XVI века в качестве духовных вождей Руси выступают Иосиф Волоцкий и Нил Сорский, но их деятельность совершается уже в новой, глубоко драматической ситуации.

Стремительное — как бы даже неправдоподобное, «чудесное» — возвышение Москвы, которая к рубежу XIII–XIV веков была еще, в сущности, «рядовым» городом (правда, «посажение» в нее в 1280-х годах сына самого Александра Невского, Даниила — пусть и младшего — имело великое «потенциальное» значение), связано, несомненно, с тем, что этот пока еще не имевший высокой славы город привлек к себе свв. митрополитов Петра и, затем, Феогноста (1328–1353). Еще большее значение имела деятельность следующего пребывавшего в Москве (хотя он все еще звался «Киевским»!) митрополита св. Алексия (1354–1378) — одного из величайших глав русской Церкви за всю ее историю. Он был теснейшим образом связан с преп. Сергием Радонежским и даже, как известно, упрашивал его сменить себя на митрополичьем служении, но троицкий игумен был предназначен для своей — неоценимой — миссии.

И нельзя не видеть глубокий судьбоносный смысл в том, что ни с чем не сравнимый духовный подвиг Сергия совершался именно в пору подготовки Куликовской победы. Когда некоторые современные историки пытались доказывать, что те или иные сведения могут вызвать сомнение в прямом, «практическом» участии святого в этой победе, они, как уже отмечалось, неправомерно и даже, прошу извинения, наивно применяли к бытию шестивековой давности нынешние представления о политической «практике».

В сказаниях XV–XVI веков могучее воздействие преп. Сергия на события 1380 года нередко толкуется как чудо, как воплощение сверхъестественного дара святого. Для глубоко религиозных людей это объяснение — вполне достаточное. Но уместно поставить вопрос и по-другому. Воздействие пребывавшего в Троицкой обители святого на героев Куликовской битвы и духовное состояние Руси в целом в самом деле было трудно уследимым (а с точки зрения наших современных способов «передачи информации» вообще непонятным), в точном смысле слова таинственным, и потому версия о чуде, в известном смысле, являет собой правду, которую могут принять и лишенные Веры люди…

Но двинемся далее. Как бы пронизавшая всю Русь деятельность многочисленнейших учеников и продолжателей преп. Сергия Радонежского в течение столетия — от 1380 до 1480-х годов — сыграла поистине великую роль. Разумеется, одновременно осуществлялась и многообразная политическая деятельность правителей Руси и их окружения. Но летописи донесли до нас множество сообщений о том, что правители той поры считали необходимым получить советы и благословения у наиболее чтимых подвижников, находившихся подчас далеко от столицы. И в высшей степени показательно, например, что акту окончательного отвержения Иваном III зависимости от ордынцев предшествовало (о чем шла речь выше) весьма резкое послание к нему архиепископа Ростовского Вассиана.