Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - читать онлайн книгу. Автор: Таисия Наполова cтр.№ 101

— Софья ту реляцию изорвёт и бросит!

— Не спеши, государыня. Софья не столь опрометчива. Она будет советоваться с князем Голицыным. А мы тем временем князя на допрос позовём. У нас к нему много вопросов. За Крымский поход станем спрашивать. А царю Ивану так объясним: надо-де на Красной площади столб герою поставить и на том столбе подвиги его золотыми буквами написать.

— Иван-то, может, и согласится, ибо не крепок умом, не поймёт твоего умысла. Да Софью не надуешь, смекнёт, начнёт подозревать.

— Князь Василий Васильевич попроще умом будет. Ежели приналечь, можно и согласие его получить.

— Навряд ли...

— Ну а ежели не согласится, то силой приволочём.

— Оставь эти дела, Фёдор Юрьевич! Ныне не время шум подымать.

— А без шума, государыня, такие дела не делаются.

— Надобна ли Петруше дурная слава?

— Э, матушка... Царей-то наших молодых давно пора к пыточному делу приучать.

Наталья нетерпеливо переменила положение в кресле. Ромодановский уловил в её лице какую-то борьбу: словно бы и согласие с его словами, и сомнение, и тревога.

— Выбирать не приходится. Или дадим Софье венчаться на царство и власть у тебя враги навеки отымут, или...

«Генералиссимус» устремил на Наталью Кирилловну требовательный взгляд. Она опустила голову, давая понять, что выбор у неё только один.

В приоткрытой двери показалось встревоженное лицо стольника Лопухина, и затем с выражением неотложной заботы появился он сам. Ромодановский недовольно и хмуро оглядел его. Лопухин сделал вид, что не заметил этого. Стольники, ясное дело, не ладили между собой. Тут были и соперничество, и борьба за власть, за влияние на царицу.

— Что за спешка, Абрамыч? — спросила царица.

Да, спешка, государыня. Ныне боярский совет заседает. Вели призвать немца Ридлера, дабы вину свою принёс и от слов своих отрёкся.

— Да что содеялось?

— Тот Ридлер изрёк худые слова против государя нашего Петра Алексеевича. А слова те были охульные, будто государь наш в Преображенском застенке пытал солдата из потешного полка и будто бы помянутый Ридлер через приотворенную дверь видел, как подвешивали солдата к потолку, а государь Пётр Алексеевич жёг его раскалёнными клещами..

— Враки! — взревел Ромодановский с видом человека, причастного к случившемуся. — Я знаю Ридлера, он враль и мошенник. Его не на боярский совет призывать надобно, а гнать вон из Москвы! Выдайте мне с головой этого немца, я ему живо глотку заткну! А наперёд дознаюсь, какие слова он говорил...

Ромодановский выпучил свои рачьи глаза, его толстый живот под кафтаном колыхался от злости. Наталья казалась спокойной, лишь слегка побледнела.

— Нам не надобно проводить следствие, что за слова говорил Ридлер, и без того не избыть молвы. Дурная молва нас и прежде не обходила стороной. Но обидим Ридлера — и вся Немецкая слобода обидится. Не лучше ли уладить это дело добром?

Она произнесла это, глядя на Лопухина, словно это он, а не Ромодановский требовал расправы над немцем.

Манёвр Натальи был понятен: она не хотела разжигать страсти. Но Ромодановскому это показалось за досаду, ибо царица не желала принимать его слова всерьёз.

— Дозволь сказать тебе, государыня-матушка. Душа у тебя предобрая, да злы они, немцы окаянные, басурмане отпетые! Подчистую нас грабят. Кому лучшие земли и вотчины отписаны? Немцам! А всё им мало, уже и Монетный двор норовят к своим руками прибрать. И кто им потакает? Тот, кто и лба не перекрестит ради святого дня.

Всё это Ромодановский произносил, поминутно дёргая короткой шеей, и даже усы его топорщились от гнева.

Между тем, отпустив Лопухина — не сцепился бы с Ромодановским! — Наталья терпеливо слушала гневную речь стольника Петруши против немцев. Она знала, что князь видел в немцах своих соперников и, что было особенно досадно ему, любовь к ним Петра. А чтобы привлечь на свою сторону именитое боярство, князь держался старины. Его подворье — образец патриархального хозяйства. Всё здесь построено крепко, на века. Все заведения поставлены одно возле другого: сукновальные, платяные, кожевенные, кузнечные. А на другом конце двора конюшни, коровники, овчарни, птичники. Всё своё, всё под рукой. Господский дом неказистый, без затей, с маленькими окошечками, зато срублен из необхватных брёвен. Хозяин во дворе и дома ходил в широкой русской рубахе, подпоясанной пояском. Пищу любил простую, домашнюю, ел чёрный хлеб.

Те же патриархальные обычаи были и на женской половине дома. Одевались женщины по старине, носили кику — древний головной убор, создающий подобие рогов на голове. О Ромодановском подворье говорили: «Это где бабы рогатые ходят». Семейные отношения тоже складывались по старине: домочадцы раболепствовали перед хозяином, младшие — перед старшими. Мужчина был не только хозяином в доме, но и деспотом. Сама княгиня Анастасия, хоть и приходилась родной сестрой царице Прасковье Фёдоровне, супруге царя Ивана, перед мужем держалась тихо, незаметно, за столом молчала, как и другие. Она вела строгий надзор за порядком в доме, чтобы первым делом сияли чистотой полы. Их скоблили до белизны, натирали чистым речным песочком, и не дай Бог, если дворовые люди допустили оплошку. Око Салтычихи — хозяйка была урождённой Салтыковой — было неизменно бдительным. И, видно, что-то роковое было в этой фамилии. Салтыковой по матери была и самая жестокая из цариц — Анна Иоанновна. Позже прославилась своей дикой жестокостью Дарья Салтычиха.

Жизнь по старине поддерживала непререкаемый авторитет князя Ромодановского в доме, питала в нём дух личного могущества, разрешала вседозволенность. В его нраве укоренялась свирепость, которая стала для него завладевающей страстью, усладой жизни. Вино так не взбадривало его, как нещадное издевательство над человеком. По его понятиям, старина разрешала ему полную власть над тем, кто находился в зависимости от него. А если он «перебирал» в чём-то, согрешал малость, то во дворе была домовая церковь, где он мог молить Бога простить ему содеянное.

И Ромодановский имел обыкновение молиться истово, усердно бить поклоны. Он был усерден и в соблюдении постов и обрядов. По существу, его вера в Бога сводилась к сохранению обрядовой стороны религии.

Таков был человек из близкого окружения Натальи Кирилловны. Но, видимо, для неё имело цену лишь то, что касалось лично её. Она приблизила его к себе потому, что он был «муж верный и твёрдый», не считала злодейством то, что служило укреплению её власти. Ромодановский и был в особом доверии у неё.

Когда Лопухин довёл до Натальи случай в Преображенском застенке, в её душе поднялась тревога за репутацию Петруши перед иноземцами. Она поняла, что её сын занимался пыткой солдата не без ведома Ромодановского, но ум её был занят только одним: как не допустить разглашения опасной вести.

На этот раз она решила особо поговорить с Лопухиным. Она хотела, чтобы из врага князя Фёдора Юрьевича он стал его другом. Этого требовали и ближайшие события. Петрушу пора было женить, и невесту ему она присмотрела из рода Лопухиных, а именно племянницу своего стольника Сергея Абрамовича. Осторожная по природе, она не станет говорить об этом до срока, однако Абрамычу довольно будет намёка: человек он догадливый и ловкий. Одного опасалась Наталья Кирилловна: не начал бы князь Фёдор возводить напраслину на Немецкую слободу, не дошли бы недобрые вести до Лефорта. И тотчас же созрело решение — тайно поехать с Петрушей к Лефорту.