Степные рубежи России - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Ходарковский cтр.№ 15

По большому счету, это были идеи Тевкелева, озвученные им в 1740‐е годы, а затем получившие поддержку Рычкова и более подробно им разработанные. Как Тевкелев, так и Рычков считали, что для интересов России чрезвычайно важно лишить казахов возможности самим выбирать своих ханов. Их стратегия заключалась в том, чтобы усилить власть хана, подняв его над его народом и создав прямую связь между ханом и российскими властями. В то же время, чтобы хан не стал слишком могущественным и независимым, они настаивали, что его титул не должен стать наследственным ^[79]. Их взгляды нашли отклик в Петербурге и стали основой российской политики в последующие десятилетия.

Если подтверждение ханского титула требовало лишь формального русского участия, назначение хана означало впутывание в местную казахскую политику. Российские чиновники хорошо это понимали и требовали, чтобы властям представлялось подробное описание казахских ханов и их наследников, кланов и пастбищ. Но поскольку у казахов не было строгих правил наследования, а правительство и не собиралось такие правила вводить, выбор нового хана практически всегда сопровождался соперничеством и войнами между группами казахов, противостоящими друг другу. Теперь, когда российское правительство должно было встать на ту или иную сторону, военные действия неизбежно затрагивали и Россию. Выбор российскими властями того или иного хана основывался не на его пригодности для поста или популярности среди казахов, но исключительно на его лояльности к России. В большинстве случаев другие наследники отказывались признать русского кандидата и пытались провести собственное избрание, с опорой на лояльных им лично биев, заявляя, что они принадлежат к старшему роду или занимают более высокое положение ^[80].

Петербург награждал верного хана, строя ему крепости, в которых хан мог жить или укрываться от врагов, и вручая ему дары и денежные награды. Кроме того, российские власти стремились окружить титул хана пышностью. Задачей было сделать это положение более привлекательным для кандидата и вместе с тем поместить процесс коронации полностью в руки правительства империи. В 1792 году Сенат издал детально прописанную процедуру инаугурации казахского хана. Казахские дворяне и именитые люди должны собраться возле Оренбурга. Здесь их встретят и поприветствуют русские военные, а в их честь прозвучит артиллерийский салют. Две кареты будут посланы из Оренбурга, чтобы доставить новоизбранного хана к губернатору. Затем последует роскошное пиршество, а султанам будут вручены подарки. В лагере, возведенном специально с этой целью, хан встанет на колени на ковре в присутствии своих дворян и именитых лиц и повторит доставленную из Петербурга клятву, зачитанную ему по-русски и по-татарски. Он поцелует Коран и возложит его себе на голову. Затем ему будут пожалованы соболиная шуба, лисья шапка, сабля и диплом хана, который он поцелует и возложит себе на голову. В этот момент прогремят пушечные и ружейные залпы, а хан вернется в Оренбург, чтобы продолжить празднество ^[81].

Попытки российских властей взять под контроль своих непокорных кочевых соседей, наделив фигуру хана большей властью, достигли лишь частичного успеха. Подобная политика часто приводила к обратным результатам, способствуя формированию сплоченной оппозиции, выступавшей против хана, который, как многие считали, продвигал интересы России в ущерб казахам. В других случаях, когда хан принимал решение использовать свою возросшую власть против России, властям приходилось искать помощи влиятельных казахских аристократов и именитых людей. Эти качели, когда власти то объединяли казахов, то разделяли их, закончились лишь в 1820‐е годы, когда казахи Младшего и Среднего жузов непосредственно вошли в состав административных и политических учреждений империи и титул хана стал излишним.

Вскоре после падения Византии под ударом турок в 1453 году московский царь оказался единственным суверенным монархом православного христианского государства. Лишь в 1589 году, после весьма долгих дипломатических усилий, Москва сумела добиться согласия других православных патриархов на то, чтобы царь назначал своего собственного патриарха, независимого от них. В следующем году находчивые русские посланцы к грузинскому царю расписали все в совершенно иных красках. По версии послов, константинопольский патриарх Иеремия приехал в Москву, чтобы умолять царя от собственного лица и от лица патриархов Антиохийского, Александрийского и Иерусалимского назначить в России собственного папу взамен еретического папы в Риме. Они все будут молить Бога помочь царю освободить христиан и одолеть мусульман ^[82].

Сообщение послов отражает тщеславие Москвы, а также ее взгляд на мир и ее политику. Подразумевалось, что православные патриархи, подобно коренным жителям региона, будут бить челом верховному правителю, дабы он благосклонно отнесся к их смиренным ходатайствам. Московский царь и московский патриарх имели бесконечную власть, а освобождение других православных христианских братьев руками Москвы было только делом времени. Сколь бы отличной ни была реальность, официальная московская риторика ее удачно маскировала.

Даже до взлета православной христианской Московии, с ее версией божественной миссии, казавшиеся безликими степные просторы, «дикое поле», отделяли христиан от мусульман и крестьян от кочевников. Не случайно само русское слово «крестьянин» имело двойное значение. К концу XVIII века, когда «дикое поле» стало более «цивилизованным и христианским», религиозное противостояние еще больше утвердилось.

Конечно, с обеих сторон звучали призывы к религиозной солидарности, на самом деле исходившие из сиюминутных политических соображений. В 1487 году хан Золотой Орды упрекал Нур-Девлета, брата крымского хана Менгли Гирея, за то, что тот служит великому князю. Он пригласил его присоединиться к Орде, потому что, по его словам, «ты живешь промеж неверных, непригож ся видеть так» ^[83]. Столетием позже крымский хан Мухаммед Гирей использовал тот же самый аргумент в письме к ногайцам, приглашая их принять участие в его походе против шиитов в Сефевидской Персии, поскольку ему подобает вместе с ними бороться за дело ислама. Впрочем, как будто понимая, что одной ссылки на религию недостаточно, он предложил деньги за этот поход и пообещал им снабжение от османского султана ^[84].

Турки и крымские татары неоднократно стремились объединить мусульман – ногайцев, казахов, каракалпаков и башкир – в широкую антирусскую коалицию. В не получившем подтверждения докладе описывалась первая подобная попытка, якобы предпринятая османским султаном Сулейманом Великолепным в письме, отправленном им ногайскому мирзе Исмаилу в 1551 году. Султан, как сообщалось, обвинил Ивана IV в высокомерии и надменности по отношению к мусульманам и посетовал на войну Ивана с Казанью и на его власть над степью и реками, на которые заявлял претензии сам Сулейман. В письме звучал призыв к исламской солидарности: «А ведь-де наша ж вера бусурманская. И мы-де смолылись все бусурмане, и станем от нево боронитца за один. Ведь-де ведаете, что ныне на Крыме мой посажен царь, как ему велю, так делает. Из Астарахани присылали жо ко мне царя просить. ‹…› И ты бы, Исмаил мирза, дружбу мне свою учинил великую, чтобы еси поберег Казани, людей своих послал на помочь Казани, до куды яз царя пришлю. Да ты бы, Исмаил мирза, пособил моему городу Озову от царя Ивана казаков. И станешь пособлять; и яз-де тебя на Озове царем учиню» ^[85].