Секретные операции царских спецслужб. 1877-1917 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Александр Широкорад cтр.№ 73

13 января 1902 г. в газете появился фельетон «Господа Обмановы». О чем там речь? Да о провинциальном дворянском роде Обмановых и их родовой усадьбе Большие Головотяпы. Никаких обличений существующего строя, призывов к его насильственному свержению и т. д.

Я приведу самые злые и «непрозрачные» фразы из фельетона.

«Когда Алексей Алексеевич Обманов, честь честью отпетый и помянутый, успокоился в фамильной часовенке при родовой своей церкви в селе Большие Головотяпы, Обмановка тож, впечатления и толки в уезде были пестры и бесконечны. Обесхозяилось самое крупное имение в губернии, остался без предводителя дворянства огромный уезд.

‹…›

Но чувствовали очень про себя, не решаясь и конфузясь высказать свои мысли вслух. Ибо – хотя Алексея Алексеевича втайне почти все не любили, но и почти все конфузились, что его не любят, и удивлялись, что не любят.

‹…›

Сын Алексея Алексеевича, новый и единственный владелец и вотчинник Больших Головотяпов, Никандр Алексеевич Обманов, в просторечии Ника-милуша, был смущен более всех.

Это был маленький, миловидный, застенчивый молодой человек с робкими, красивыми движениями, с глазами то ясно доверчивыми, то грустно обиженными, как у серны в зверинце.

‹…›

Целомудрие Алексея Алексеевича было тем поразительнее и из ряду вон, что до него оно отнюдь не могло считаться в числе фамильных обмановских добродетелей. Наоборот. Уезд и по сей час еще вспоминает, как во времена оны налетел в Большие Головотяпы дедушка Алексея Алексеевича, Никандр Памфилович, – бравый майор в отставке с громовым голосом, с страшными усищами и глазами навыкате, с зубодробительным кулаком, высланный из Петербурга за похищение из театрального училища юной кордебалетной феи. Первым делом этого достойного деятеля было так основательно усовершенствовать человеческую породу в своих тогда еще крепостных владениях, что и до сих пор еще в Обмановке не редкость встретить бравых пучеглазых стариков с усами как лес дремучий, и насмешливая кличка народная всех их зовет “майорами”. Помнят и наследника Майорова, красавца Алексея Никандровича. Этот был совсем не в родителя: танцовщиц не похищал, крепостных пород не усовершенствовал, а, явившись в Большие Головотяпы как раз в эпоху эмансипации, оказался одним из самых деятельных и либеральных мировых посредников. Имел грустные голубые глаза, говорил мужикам “вы” и развивал уездных львиц, читая им вслух “Что делать?”. Считался красным и даже чуть ли не корреспондентом в “Колоколе”. Но при всех своих цивильных добродетелях обладал непостижимою слабостью – вовлекать в амуры соседних девиц, предобродушно – и, кажется, всегда от искреннего сердца – обещая каждой из них непременно на ней жениться. Умер двоеженцем – и не под судом только потому, что умер.

И вот после таких предков, – вдруг Алексей Алексеевич! Алексей Алексеевич, о котором вдова его Марина Филипповна, по природе весьма ревнивая, но в течение всего супружества ни однажды не имевшая повода к ревности, до сих пор слезно причитает:

– Бонне глазом не моргнул! Горничной девки не ущипнул!

Картины голые, которые от покойника папеньки в дому остались, поснимать велел и на чердак вынести.

Так выжил Алексей Алексеевич в добродетели сам и сына в добродетели выдержал» ^[125].

Разумеется, историк, читая фельетон с карандашом, найдет шпильки в адрес личной жизни августейшей фамилии.

Но позвольте, здесь и не пахнет ни политикой, ни революцией.

Но в Департаменте полиции не дремали, действуя практически по Вольтеру – «Если революционеров нет, их следует выдумать». Надо же как-то обосновать быстрый рост бюджета спецслужб.

Да, кто-то узнал в фельетоне четырех последних самодержцев, но таких было немного. А вот сама полиция начала кричать об оскорблении «царских величеств». Газету «Россия» навсегда закрыли. Амфитеатрова сослали в Минусинск, а затем в Вологду. Теперь вся империя узнала, кто такие «Господа Обмановы», а фельетон распространялся самиздатом.

Одно дело, когда в газете есть какие-то двусмысленные намеки, а другое дело, когда руководство Департамента полиции расставляет все точки над «i». Волей-неволей и революционеры, и монархисты, не говоря уж о простых обывателях, стремились прочитать фельетон.

Кстати, опубликуй газета подобное во Франции, Англии, Швеции, Швейцарии и т. д., что тогда, что сейчас, ни один бы суд не вынес обвинительного приговора, даже если речь шла бы о штрафе.

Амфитеатров в ссылке оказался в компании политических ссыльных (А. Богданов, Н. Бердяев, А. Ремизов, Б. Савинков и др.). В 1903 г., принимая «во внимание к заслугам его престарелого отца», он был освобожден, а в январе – феврале 1904 г. получил разрешение выехать на Дальний Восток в качестве военного корреспондента. Но вот 27 апреля в газете «Русь» публикуется статья Амфитеатрова «Листки». За это его лишили права литературной деятельности, и в июле 1904 г. Александр Валентинович уезжает за границу. В Париже он уже свободно пишет политические фельетоны.

С 1906 г. по 1916 г. Амфитеатров жил в Италии, где близко общался с Германом Лопатиным, часто встречался и переписывался с Горьким, что дало повод журналисту эмигранту Владимиру Поссе назвать Горького и Амфитеатрова «Герценом и Огаревым русской эмиграции».

Из вынужденной эмиграции Амфитеатров вернулся лишь в 1916 г. Но петроградский «климат» оказался слишком вреден для писателя, и его в феврале 1917 г. выслали в Иркутск за непочтительное отношение к министру внутренних дел А.Д. Протопопову в статье «Этюды» в газете «Русская Воля» за 22 января 1917 г.

Через три недели Амфитеатров был встречен толпой поклонников в Петрограде, а Протопопов уже сидел в одиночной камере Петропавловской крепости.

Подобно Толстому и Короленко всю свою сознательную жизнь Максим Горький провел под надзором полиции, пока она не прекратила своего существования. Первый раз двадцатилетний Алексей Пешков был арестован в 1889 г. и посажен в нижегородскую тюрьму за посещение кружка Н.Е. Федосеева. В этом кружке собиралось человек 10, обсуждали марксистскую литературу. Никаких революций или терактов делать никто не собирался. Пешкова быстро выпустили, но с этого момента он попал под постоянный надзор полиции.

12 марта 1910 г. директор Департамента полиции Зволянский отправил депешу начальнику Нижегородского губернского жандармского управления: «Известный вам Алексей Пешков, он же Горький, и нижегородский житель, сотрудник журнала “Жизнь”, приятель Горького, некий Петров (Скиталец) приобрели здесь мимеограф ^[126] для печатания воззваний к сормовским рабочим…

Сведения о мимеографе получены от совершенно секретного агентурного источника, а потому с ними надлежит обращаться с особой осторожностью и при предстоящей ликвидации дело обставить так [чтобы получилось впечателние], что оно возникло исключительно на основании местных данных, а не указаний из Петербурга» ^[127].