Император Наполеон - читать онлайн книгу. Автор: Николай Троицкий cтр.№ 152

К 14 часам 25 июня Наполеон со свитой прибыл в Мальмезон к любимой падчерице Гортензии. Там ему пришлось задержаться на четыре дня. Дело в том, что за считаные час - полтора до его отъезда (навсегда!) из Парижа к нему в Елисейский дворец пришел проститься Лазар Карно. Он настойчиво торопил императора уехать из Франции и вообще из Европы в Соединенные Штаты. «Оттуда вы еще заставите ваших врагов трепетать, - говорил великому монарху великий республиканец. - Если случится так, что Франция вновь подпадет под иго Бурбонов, ваше пребывание в свободной стране послужит поддержкой общественному мнению» ^[1802]. Наполеон знал, что на рейде в порту Рошфор (западное побережье Франции, близ Ла-Рошели) стоят два готовых к отплытию фрегата - «Заале» и «Медуза» (второй из них обессмертит, спустя три года, Теодор Жерико в одной из главных своих картин «Плот Медузы»). Император обратился к палатам с просьбой дать ему эти фрегаты «для путешествия». Просьбу, естественно, перехватил Фуше, а он, собираясь, по меткому выражению Д. С. Мережковского, «торговать с союзниками головой императора, не торопился выпускать его из Франции» ^[1803].

Это верно. Фуше в те дни действительно «извивался, как беспозвоночно - гибкая гадина, между союзниками, Бурбонами, Наполеоном и революционным Парижем. Он сообщил Веллингтону о намерении Наполеона ехать в Америку, испрашивая будто бы для него пропуска, а на самом деле давая возможность англичанам усилить крейсерную блокаду берегов», дабы не выпустить их главного врага на волю ^[1804]. Ведь союзники планировали тогда различные варианты расправы с «врагом человечества», каковым они сами себе и всему человечеству представляли Наполеона. Веллингтон считал достаточным выдворить императора на край света, первым назвав остров Святой Елены более чем в 2 тыс. км от ближайшего побережья (Южной Африки), а премьер-министр Англии лорд Р. Б. Ливерпуль предлагал «выдать Бонапарта французскому королю, чтоб он мог расправиться с ним, как с бунтовщиком». Блюхер носился с идеей расстрелять или повесить Наполеона перед фронтом прусской армии, «дабы тем оказать услугу человечеству», причем сделать эту операцию как «неотвратимое возмездие Божие» в Венсеннском замке, где был расстрелян герцог Энгиенский ^[1805].

Фуше все (или почти все) об этом знал и, конечно, учитывал в своих политических хитросплетениях. Уже 25 июня он прислал в Мальмезон не страдавшего излишним бонапартизмом генерала Н. - Л. Беккера, чтобы тот возглавил эскорт императорской гвардии, «с явным поручением охранять Наполеона, тайным - стеречь» ^[1806]. Так определил миссию Беккера Д. С. Мережковский - определил верно по замыслу Фуше, но почему-то не учел принципиально важных уточнений Маршана к тому, как понимал и выполнял свою миссию сам Беккер. Уже по возвращении Маршана с острова Святой Елены (в 1821 г.) генерал расскажет ему, что, принимая назначение в Мальмезон, он видел свою задачу «только в том, чтобы служить императору и обеспечивать его защиту», даже не подозревая о переговорах, которые Фуше вел тогда и с Веллингтоном, и с агентом Людовика XVIII бароном Э. - Ф. - О. Витролем ^[1807]. В общем, Беккер только охранял императора, но не стерег его от побега, и, стало быть, Фуше в полицейских расчетах на боевого генерала промахнулся.

Сопровождали Наполеона в Мальмезон и там вместе с Гортензией старались изо всех сил скрасить его одиночество (даже в те дни и часы, когда ему как раз хотелось побыть одному) его верный гофмаршал А. - Г. Бертран (он всегда - от Эльбы до Святой Елены - был неизменно рядом с императором), бывшие министры Ю. - Б. Маре и М. Р. Савари, генералы в роли адъютантов Г. Гурго, Ш. - Т. Монтолон и Ф. - А. Лаллеман, еще два генерала, преданнейшие соратники императора - графы Ш. - Ф. Лабедуайер и А. М. Лавалетт ^[1808]. В следующие дни приезжали в Мальмезон к Наполеону «мама Летиция», три его брата (все, кроме больного Людовика), жены Бертрана, Монтолона, Маре, Савари и... Мария Валевская, а вместе с ней ее (и Наполеона) сын Александр.

О последней из встреч Наполеона с его «польской Мадонной» сведений немного. Все, о чем мог вспомнить Александр Валевский (ему тогда было лишь немногим больше пяти лет) и что добавил к этому из других источников Андре Кастело, обобщил самый дотошный из биографов Валевской Мариан Брандыс. Поскольку Мария и Александр приехали в Мальмезон вечером 28 июня, а на следующий день они уже навсегда простились с Наполеоном, их встреча была недолгой и безрадостной. Вот фрагмент из воспоминаний А. Валевского: «Мы прибыли к вечеру в Мальмезон. Настроение было грустное, похоронное. Подробности этого визита очень смутно сохранились в памяти. Правда, у меня перед глазами фигура императора, я вижу черты его лица, вспоминаю, что он меня обнимал и, кажется даже, слеза скатилась у него по лицу... Но что из того? Я не помню ни слов, которые он мне сказал, ни одной другой подробности...» ^[1809] А вот как представлена эта сцена у А. Кастело (цитирую по М. Брандысу): «Мальмезон... Наполеон принимает графиню Валевскую и маленького Александра. Она долго плачет в его объятиях и предлагает ехать с ним в изгнание... Он обещает вызвать ее к себе, если позволит ход событий. Но ход событий - и она хорошо это знает - обяжет императора творить свою легенду, остаться в памяти своих потомков в роли мученика, создать тем самым трон для Орленка, а не доживать по-обывательски с одной из фавориток, будь ею даже сладостная Мари» ^[1810].

Встречу в Мальмезоне М. Брандыс очень точно определил как «заключительный аккорд исторического романа» Наполеона и Марии Валевской: «...с этого момента Наполеон исчезает из биографии Валевской» ^[1811], как, впрочем, и она тоже - из биографии Наполеона.

Разумеется, общение с родными, друзьями и соратниками, встреча с любимой женщиной и ребенком, который был плодом их романтической любви, - все это отвлекало низложенного императора от естественной в его положении депрессии и тоски. Привыкший повелевать миллионами людей на двух континентах мира, он теперь ждал решения своей судьбы от растленного до мозга костей, еще совсем недавно пресмыкавшегося перед ним холуя Фуше. Мог ли он примириться с таким переворотом в его бытии и сознании за считаные дни? Конечно, нет. Но о чем он думал тогда, подолгу уединяясь в апартаментах дворца или в дворцовом парке и пугая этим верных ему людей, которые не забывали его попытку самоубийства после первого отречения? Скорее всего, о прошлом, причем не просто думал о нем, а прощался с ним. Он простился даже с любимым кедром, который посадил собственными руками 15 лет назад, в память о битве при Маренго (А. 3. Манфред видел и описал этот «кедр Маренго» спустя полтора века, в 1973 г. ^[1812]).