Чингисхан. Человек, завоевавший мир - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнк Маклинн cтр.№ 49

Если Великая Яса была действительно эзотерическим документом и, как и «Тайная история», была доступна только элите под предлогом того, что она священная или запретная, то возникает закономерный вопрос. Зачем кому-то понадобилось держать в неизвестности положения закона, которые в то же время надлежало соблюдать? ^[567] Такая ситуация неизбежно порождает проблемы почти библейского толкования Ясы, явно обреченного на искажения. Кроме хорошо известного принципа, гласящего, что незнание закона не освобождает от ответственности, существует и другое правило, уходящее своими истоками в глубокую древность и утверждавшее, что не может быть тайных законов: lex non promulgata non obligat ^[568]. Однако, судя по многим свидетельствам, аргумент «таинственности», несмотря на оригинальность, явно страдает экзальтацией. Сторонники этой точки зрения любят ссылаться на то, что о Ясе совершенно не упоминает великий персидский историк Рашид ад-Дин, хотя ясно, что уже тогда кодекс был признанной частью правого мирового поля и не нуждался в разъяснениях. Кроме того, другой не менее авторитетный историк, Джувейни, уделяет документу большое внимание, и его свидетельства можно игнорировать только в том случае, если к нему злонамеренно применить аргументы ad hominem ^{[569] [570]}.

Для понимания значимости Великой Ясы правильнее было бы сопоставить ее с другими знаменитыми правовыми кодексами в истории человечества. Можно найти, например, определенное сходство системы Чингисхана с известным вавилонским кодексом законов Хаммурапи, обычно датирующимся XVIII веком до нашей эры, не только в драконовских мерах наказания («око за око» у Хаммурапи), но и в положениях, касающихся семьи, наследства, отцовства, развода, сексуальных связей, коммерческих контрактов. В кодексе Хаммурапи выражено намного больше симпатии к труженику и потребителю (особые статуты о заработках погонщиков волов и хирургов и наказания для «шабашников»), чем в Ясе ^[571].

Другой пример правого кодекса древности являют законы Моисеевы, законы чистоты, личной гигиены, чистой и нечистой еды, жертвенности и жертвоприношений, моральные предписания об убийстве, воровстве, браке, разводах, прелюбодеянии, собственности, наследовании и т. п. ^[572] Эти темы отражены и в Ясе, как и другие созвучия с Пятикнижием. Сюжет зарабатывания выкупа невесты, пережитый Чингисханом в молодости в семье унгиратов, необъяснимо повторяет библейскую историю об Иакове, семь лет служившим Лавану за Лию и семь лет — за Рахиль. Оба кодекса осуждают скотоложство и содомию ^[573].

Можно сравнить Ясу и с другими знаменитыми кодексами, действовавшими в краях, далеких от мира Чингисхана. Кодекс Юстиниана VI века, в сущности, был компендиумом действующего римского права, включая публичное, частное и обычное право, все имперские распоряжения, начиная со времен Адриана, и все комментарии сведущих юристов. Здесь была более сложная и утонченная среда, чем мир степей Чингисхана, но и в этой среде опальных ересей и язычества господствовал менталитет надзора и контроля ^[574]. Некоторые аналитики утверждают, что даже кодекс Наполеона не свободен от монголизма, к примеру, в явных инквизиторских склонностях уголовного законодательства и в отсутствии прецедентного права, из-за чего невозможно реализовать на практике теоретическое различие между исполнительной и законодательной властью ^[575]. Естественно, в империи Чингисхана и мысли не возникало о возможности законодательного оспаривания решений исполнительной власти, но и сегодня можно услышать заявления консервативных критиков о том, что Верховный суд в Соединенных Штатах узурпирует функции, обыкновенно принадлежащие исполнительной власти. А некоторые циники во всеуслышание заявляют, что Яса Чингисхана была либеральнее кодекса Наполеона, так как французский император лишил женщин прав на развод.

Все сходства и расхождения становятся понятнее при более внимательном рассмотрении содержания Ясы. Вряд ли стоит удивляться тому, что в военизированном обществе, какое и существовало в монгольской империи, значительная часть кодекса посвящена военным вопросам: мобилизации армии, проведения военных кампаний, поддержания отношений с иностранными державами. За неисполнение долга и неподчинение хану полагалась смертная казнь, и даже те, кто совершал явные и объяснимые ошибки, могли понести такое же наказание, если у хана от бешенства закипала кровь ^[576]. Командиры минганов могли контактировать друг с другом только через хана, и если они нарушали предписанные им правила, то им надлежало распластаться ниц перед гонцами императора, посланными, чтобы вызвать их для объяснений. В каждом таком случае Чингисхан посылал самого негодящего гонца, чтобы усилить унижение ^[577]. Все командующие обязывались раз в год являться на доклад и инструктаж, и Чингисхан постановил: те, кто не услышат его слов, исчезнут «подобно камню, падающему в глубокую воду, или стреле, улетающей в камыш, поскольку такие люди не подходят для командования войском» ^[578]. Привлекательность воинской службы обеспечивалась специальным указом, предписывавшим лицам мужского пола, не занятым ратным делом, трудиться безвозмездно на государство, но и участь воина была нелегкой. Кочевнику-солдату надлежало прибыть по первому зову с оружием, в латах и в первоклассной боевой готовности или подвергнуться штрафованию; если его не оказывалось на месте сбора, то призывника заменяли его жена или любая другая женщина из семьи. Если воин начинал заниматься грабежом до приказа командира, его казнили. Если он не поднимал оружие, оброненное солдатом, шедшим впереди, с ним поступали таким же образом ^[579]. Если в битве погибало слишком много монголов, то уцелевших воинов чаще всего ожидала казнь за то, что они не дрались в полную силу. Чингисхан поднимал боевой дух воинов тем, что перед битвой держал их на полуголодном рационе и загружал тяжелой работой; они рвались в бой, подобно стае разъяренных одичавших собак, жаждущих после победы насладиться грабежом, едой и отдыхом ^[580]. Как и у спартанцев, суровый военный режим подразумевал жесточайшую дисциплину и понимание того, что ты должен вернуться из битвы либо со щитом, либо на щите ^[581].