От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. | Нина Владимировна Васильева, Виталий Богданов, Виктор Гаврилов | страница 76 | pharmateka.ru

Со своей стороны мы полагаем, что подписание Договора о дружбе и границе с Германией, в отличие от Договора о ненападении, следует считать ошибкой тогдашнего политического руководства СССР. Договор о дружбе и границе, а также все, что за ним последовало в средствах массовой информации, лишали советских людей четких ориентиров в отношении того, кто же истинный враг, а кто друг Советского Союза, усыпляли их бдительность. Он повлек негативные последствия не только для советского народа, но и для всего мирового коммунистического и антифашистского движения.

Этот договор зафиксировал раздел Польши и уточнил линию советско-германской границы. Теперь она была передвинута на восток по сравнению с условиями секретного дополнительного протокола от 23 августа и проходила примерно по так называемой «линии Керзона», то есть по этнографической границе проживания поляков, с одной стороны, и украинцев и белорусов, с другой. Земли с чисто польским населением оказались захвачены нацистской Германией, а взамен в сферу интересов СССР была передана Литва с возвращенной ей Виленской областью.

Оценка роли и места советско-германского Договора о ненападении в дальнейшем развитии международных событий после его заключения, его соотнесенности с началом Второй мировой войны были всегда весьма неоднозначны и до сих пор продолжают вызывать горячие дискуссии среди отечественных и зарубежных историков, правоведов, политиков и политологов^[568]. Мы обозначили лишь основные спорные вопросы, вокруг которых разворачиваются бурные научные и околонаучные дискуссии. Для того чтобы осветить их более подробно, требуется отдельное историографическое исследование^[569]. Лишь еще раз подчеркнем, что этот договор, как и любое другое значимое политическое событие или документ, должен обязательно интерпретироваться в общем контексте исторических событий, в данном случае – кануна Второй мировой войны. Только при соблюдении этого условия можно попытаться достичь исторической правды.

Совершенно неприемлемыми представляются исследовательские подходы, которые получили широкую популярность в конце XX века. Сторонники этих подходов рассматривают и интерпретируют исторические события (в нашем случае – заключение советско-германского Договора о ненападении) исключительно в контексте современных представлений о мире, с позиций современных геополитических реалий, отбрасывая в сторону реалии и специфические особенности совершенно иной исторической эпохи – предвоенных лет. При таком подходе сложно избежать создания новых мифов в попытке покончить с прежними, и, более того, существует реальная опасность фальсификации истории.

В конце 1980-х – начале 1990-х годов на волне «перестройки» новая оценка советско-германского Договора о ненападении и особенно обнародование текста секретного протокола к нему в большой степени повлияли на отделение прибалтийских республик и в целом на процесс распада Советского Союза в 1991 году^[570]. Более того, пакт Молотова – Риббентропа, несмотря на то, что он утратил юридическую силу с момента нападения Германии на СССР, до сих пор определяет многие геополитические реалии в современной Европе и продолжает использоваться определенными кругами в политических и пропагандистских целях.

Так, в странах Балтии советско-германский Договор о ненападении 1939 года сегодня напрямую связывается с развязыванием Второй мировой войны и переменами 1940 года, когда в Латвии, Литве и Эстонии была восстановлена советская власть и прибалтийские страны вошли в СССР на правах союзных республик. Более того, период с июня 1940-го по июнь 1941 года в этих странах на официальном уровне сегодня однозначно оценивается как период оккупации Латвии, Литвы и Эстонии Советским Союзом, а год советской власти по своим последствиям оценивается как период более тяжелый, чем период нацистской оккупации с 1941-го по 1945 год. В Латвии применительно к этому периоду утвердилось название «Страшный год», заимствованное из лексикона нацистской пропаганды. Заметим, что данная трактовка пакта Молотова – Риббентропа совсем не нова: после окончания Второй мировой войны она самым активным образом пропагандировалась бывшими сторонниками авторитарных режимов К. Ульманиса, А. Сметоны и К. Пятса, нашедшими прибежище на Западе а также бывшими нацистскими прибалтийскими коллаборационистами. Подобная позиция не основывается на объективной исторической оценке, а максимально политизирована и преследует цель огульно обвинить современную Россию – преемницу СССР в развязывании войны наравне с Гитлером и получить от этого политические дивиденды.

Весьма критически к Договору о ненападении и секретному протоколу относятся также в современной Молдове. В связи с этим нельзя не отметить тот факт, что оппоненты подобной точки зрения ссылаются на то, что большинство присоединенных в 1940 году к СССР упомянутых территорий в те или иные исторические периоды входили в состав Российской империи, и Советский Союз просто их вернул, воспользовавшись удобным моментом.

Таким образом, помимо чисто научных дискуссий по различным аспектам заключения советско-германского Договора о ненападении 1939 года и других соглашений между Германией и СССР, включая и секретные, всегда разворачивались острые политические и идеологические споры, которые в нашей стране впервые приобрели особый размах и ожесточенность в годы «перестройки».

Так, в сообщении уже упоминавшейся Комиссии Яковлева II Съезду народных депутатов СССР была дана оценка этим договоренностям и соглашениям. Съезд, основываясь на выводах Комиссии, 24 декабря 1989 года принял Постановление «О политической и правовой оценке советско-германского Договора о ненападении от 1939 года». В отношении договора в Постановлении говорилось, что он «заключался в критической международной ситуации, в условиях нарастания опасности агрессии фашизма в Европе и японского милитаризма в Азии и имел одной из своих целей – отвести от СССР угрозу надвигавшейся войны»^[571]. Съезд посчитал, что содержание этого документа с юридической точки зрения «не расходилось с нормами международного права и договорной практикой государств, принятыми для подобного рода урегулирований»^[572]. Он не нарушал и внутреннего законодательства СССР.