Три дочери Льва Толстого - читать онлайн книгу. Автор: Надежда Михновец cтр.№ 88

23 августа Софья Андреевна записала: «Вернулась дочь Саша, бодрая, полная впечатлений и рассказов, очень сильно похудевшая» ^[867]. Возможно, Александра не хотела огорчать свою мать и старалась держаться и выглядеть по-прежнему здоровой и энергичной. Вскоре А. Толстая продолжила свой военный путь. 21 ноября она была избрана уполномоченной Главного комитета Всероссийского земского союза. С середины ноября по февраль 1916 года занималась работой по организации школ-столовых Западного фронта, а затем сформировала 8-й санитарно-транспортный отряд из 100 человек и госпиталь на 400 коек. Она руководила этим отрядом и госпиталем.

Доверие подчиненных к женщине-начальнику сложилось благодаря нескольким факторам. На них указала сама Александра Львовна, анализируя опыт военных лет:

«Трудно мне было, особенно вначале, справляться с санитарами.

Мне помогли три обстоятельства. Мое знание и умение обращаться с людьми. Ничем, казалось бы, я не могла бы больше заслужить уважение команды, чем когда я, подняв ногу захромавшей лошади и зажав ее между колен, показывала кузнецу, как надо подковать лошадь на полоски, чтобы она не засекала задними ногами передних. Команде нравилось, что большей частью я не ела персональную пищу, а мне ежедневно приносил кашевар пробу из солдатского котла. Но я заслужила полное доверие команды после того, как откомандировала фельдфебеля ^[868], ударившего по щеке одного из солдат. Дисциплина была необходима. Чтобы ее поддержать, мне пришлось уволить одну из сестер, которая позволила себе с ухаживавшим за ней артиллерийским офицером стрелять из пушки по немцам. Не сестринское это дело – убивать людей, даже врагов» ^[869].

Иногда по ночам бомбили, и в отряде возникала паника. Особенно Александре Львовне запомнилась одна ночь:

«Где-то разорвалась одна бомба, другая. В одном белье, разутые, взлохмаченные санитары, побросав больных, бежали в блиндаж. 〈…〉

– Куда?! – заорала я не своим голосом. – Больных бросать? Обратно! Под ружье, мерзавцы!.. – Не помню, что я еще кричала.

Санитары послушались. Аэропланы – один, другой, третий – летели над отрядом. Все попрятались в блиндажи, в палатки. Светлая лунная ночь. Ни облачка. С высоких, стройных старых сосен ложатся тени на покрытую иглами землю. Я брожу одна между палатками. Мне так страшно, что я готова бежать сломя голову от этого звука аэропланного полета над самой головой, от разрывающихся где-то здесь, совсем рядом, бомб, от этих безмолвных равнодушных сосен. Я не могу победить этот животный дикий страх…» ^[870]

У Александры Толстой сложилась в отряде репутация храброго, бесстрашного человека. Она же считала, что не заслуживала такой высокой оценки. Размышляла над сложностью своих переживаний, возникавших во время вражеских обстрелов и бомбежек. Страх, по ее твердому убеждению, был всеобщим. Однако она должна была преодолевать его и достойно держаться. «Я никогда не поверю, – вспоминала она, – что люди не боятся обстрелов, бомб, ружейных атак. Все боятся. Весь вопрос в выдержке, в умении владеть собой и не показать свой страх» ^[871].

Однажды отряд стоял в прифронтовой полосе, на станции Залесье, в шести верстах от Сморгони. Ночью начался обстрел, разом проснувшаяся Александра «от страха свалилась с кровати». Спустя годы Александра Львовна воссоздала в психологических и фактических деталях последовавшее:

«Бах, бах! Я вскочила, оделась. Но при каждом взрыве снаряда голова уходила в плечи, склонялась вперед. Что делать? Не могу же я показать санитарам свою трусость. Выхожу. Вижу – санитары сломя голову бегут в блиндаж.

– Куда? Назад!

И когда, водворив санитаров по местам, я пошла по отряду, я заметила, что иду прямо, не кланяясь, не дергаю шею. Куда же девался страх?

– Где начальник транспорта? – спрашиваю.

– Уехал! – кричит мне доктор Никитин. – Орал во все горло санитарам: спасайтесь кто может! Сел верхом на свою лошадь и ускакал.

„Еще одного придется откомандировать“, – думаю.

Через час обстрел кончился. Станция Залесье разрушена. Стали привозить раненых» ^[872].

Летом 1916 года на русском театре частыми были газовые атаки ^[873] как со стороны германцев, так и русских. Отряд и госпиталь А. Л Толстой испытал на себе ужас газовой атаки на участке Сморгонь в ночь на 20 июня. Военный историк А. Н. де Лазари писал: «Местность в районе местечка Сморгонь, пологая в сторону русских окопов, ровная и открытая, благоприятствовала производству газовой атаки германцами, тем более что расстояние между германскими и русскими окопами не превышало 1000 м, а местами окопы сближались до 200 м» ^[874].