Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991 - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Гончарова cтр.№ 68

25 августа, воскресенье

Целых три дня я не ходила на службу. В четверг с утра мне сильно нездоровилось, и я не пошла на работу. Днем сходила в амбулаторию и получила бюллетень на три дня, в то время как в пятницу и субботу была совершенно здорова и отдохнула в свое удовольствие.

Сегодня собирались с Наташей пойти в Ботанический сад. Она придет, вероятно, часов в 12, а сейчас только 11. Жара на улице отчаянная, и это меня убивает. Я что-то в последнее время невзлюбила жару и буквально страдаю от нее.

Все вечера провожу с Наташей. Сидим или у нее, или у нас. Если у нее, то трое: Валька с нами. Наташе что-то нездоровится, и вообще, у нее, по-моему, потеряна точка опоры.

Вчера мне удалось заглянуть в ее новый дневник. Я прочитала то место, где она наводит критику на «Гадюку» А. Толстого, а затем рассуждает об условностях, которые ей мешают. Если бы не было условностей, она бы объяснилась Жаку в любви. Затем следует такая фраза: «Н-да… Втюрилась… Без оглядки…»

Правильная фраза. Я согласна, что Н. здорово втюрилась в Жака. Недавно она была в школе и видела его там, ну и, конечно, вышла история наподобие подливания масла в огонь. Придя ко мне после посещения школы, Н., конечно, сообщила мне, что видела Жака и что он стал еще лучше. Все ясно и понятно, распространяться дальше не буду.

Сама я строго следую поставленной цели – забыть и о Жаке, и о Варшавском, как будто добилась своего, я не думаю о них, и лишь только иногда я бросаюсь мыслями в прошлое и безумствую. Но повторяю, это стало редко, хотя и сильно. Может быть, это оттого, что я совсем не вижу ни того ни другого? Может быть. А если увижу, то, наверное, начнется старое.

Теперь об условностях. Что, если взять и перешагнуть через все условности? Так вот просто с равнодушным выражением на лице, с заложенными в карманы руками сделать очень твердый и спокойный шаг, обязательно спокойный, и оставить позади себя все ненужные условности, все, что и посейчас делает женщину рабой жизни. Что, если сделать это, ну хотя бы по отношению к Жаку и Варшавскому? Что выйдет из этого? Оправдают ли результаты сделанный шаг? Вопрос трудный, и решить его тем труднее, что нет определенной цели, нет ничего ясного и определенного, что ты предъявила бы по отношению к ним, сделав решительный шаг. Например, обалдела бы я совершенно и в один прекрасный день объяснилась бы Жаку в любви. Ну а потом? На ответную любовь Жака надеяться, конечно, нелепо. А раз нелепо, то нелегко будет и мое объяснение в любви. Правда, можно будет потребовать хотя бы небольшой дружбы, хотя бы какого-нибудь внимания, которое бы давало возможность часто видеть любимого человека, говорить и через каждые пять минут давать знать, что ты все сильнее влюбляешься. Это, пожалуй, самое легкое, чего можно добиться, и то только от Жака, что же касается Варшавского, то не знаю. Теперь предположим другой оборот, совсем нелепый. Предположим, что встретим ответную любовь. Что тогда? Если Наташа будет в этой истории, то я ясно представляю, что будет, если я, то не знаю. В общем и целом страшно путаный вопрос. Сделать решительный шаг нелегко, поскольку не знаешь, что тебя встретит по другую сторону условностей.

27 августа, вторник

Сегодня день как всегда, с той только разницей, что сегодня узнала еще один тип учреждения – страхкассу, куда я ходила сдавать свой бюллетень.

Вчера приехали наши из Ряз. губ. и привезли мне адрес Ольги Курочкиной. О.К. – из Погоста моя старая подруга, я с ней вместе училась. Еще зимой услышала я, что она в Москве, но адреса ее у меня не было, и я не имела возможности увидеть ее, хотя очень хотела этого. Теперь, имея в руках адрес, я хотела поехать к ней, но ограничилась пока только посылкой письма по городской почте. Живет она далеко, но это ерунда, на днях съезжу к ней.

Вчера была Маня Давыдова. Положение ее неважное, но обратно в деревню ехать она не хочет. Часто вспоминаем мы наше деревенское гулянье, мальчишек и собираемся гульнуть как следует, как только попадем в деревню. Она тоже постриглась, как я, и это идет к ней. Провожая ее вчера по Садовой, я зашла в школу. Там уже никого не было, так как занятия кончились. Странно как, уже начались занятия, уже школьная осень, а я уже не пойду больше в школу – никогда. Печально, хочется поучиться еще хоть немного. И как быстро лето прошло, уже занимаются! А мне все казалось, что весна еще, что только что кончили заниматься, и вдруг начался уже новый учебный год, а я все еще не могу привыкнуть к мысли, что для меня уже нет места в школе. Но ладно, хватит об этом. Что горевать о том, что навсегда кануло в Лету! Прошедшее не вернется, лучше думать о будущем. Что у меня в будущем – не знаю.

С самых последних лет, с 8, кажется, я решила, что буду писательницей. Кто вселил в меня эту мысль – не знаю, но она так прочно засела в меня, что я никогда не думала о будущем – раз я буду писательницей, чего же думать, остальное все само устроится. Чем дальше я росла, тем больше укреплялась у меня эта мысль и подкреплялась тем, что я с первых же лет обнаружила большие способности к учению и особенно к русскому. Давалось мне учение легко, причем все предметы были для меня одинаковы. Я успешно занималась по русскому и не менее успешно по математике. У меня были способности ко всем предметам, ко всем отраслям. Я недурно рисовала и, кажется, и к этому предмету обнаруживала большие способности, так как мне пророчили и товарищи, и педагоги в будущем звание художника. В последние годы я бросила рисовать отчасти потому, что разуверилась в своих способностях рисовальщицы. Вдобавок ко всему я много читала. Читала без всякой системы, что попадет под руку. С детства читала романы, сказки начала читать гораздо позднее, а специальных детских книжек я и в руках не держала, кроме учебников. Вследствие излишнего чтения романов я была гораздо развитее своих школьных подруг, и преподаватели это всегда отмечали. Подруги это тоже чувствовали, и в первые годы своего учения я встречала от них некоторое уважение. В последние годы, особенно на курсах, этого уже не было.

Мои успехи, так легко достававшиеся, окончательно укрепили меня в том, что я буду писательницей. Это заставляло меня не очень-то заботиться о настоящем и будущем, я жила лишь одной своей мечтой, одним предвкушением будущей славы. У меня было несколько литературных проб, но все очень незначительных, до сих пор я не создала еще ничего путного. Стихотворений я писала много и писать их начала давно, лет с 11. Мысль о стихах пришла мне таким образом: однажды (это было во время пребывания нашего в селе Погост Ряз. губ.) Ольга Курочкина, о которой я уже поминала сегодня, рассказывая о приехавших к ним гостях, заявила, что один ее знакомый мальчик пишет стихи, а ему всего только 12 лет. Я моментально стала соображать, что если этот мальчик может писать стихи, то почему не могу этого я? Я вообще всегда отличалась очень большой самонадеянностью и ничего не считала трудным. Мне казалось, что все возможно сделать, стоит только сильно пожелать. И вот я стала думать о стихах. Весной или летом, не помню уже, я услышала от Ольги о мальчике, пишущем стихи, а в конце этого же лета, садясь в пароход, чтобы навсегда уехать в Москву, я сложила первое четверостишие, очень нескладное. Вот оно, я до сих пор помню его: